Путь наименьшего сопротивления для идеологии повстанца — вывернуть наизнанку культурные и нравственные ценности. Фразы, подобные: 'мы не расисты — мы ненавидим всех', 'мы не нацисты — Гитлер хотел убить одних жидов, а мы хотим, чтобы страдали все' говорят о двух вещах: о потребности быть в оппозиции и о том, что использовавшиеся источники не выходили за рамки общедоступных. Я бы не назвал это философией, скорее самоотождествлением с окружающим миром, весьма зависимым от обстоятельств. Насколько я могу судить по интервью с их родителями, родственниками и т. д., это чувство самоотождествления наложило отпечаток на все их поступки.
Это чувство групповой общности, кажется, было свойственно всему их внутреннему кругу с самого начала. Это чувство и питало членов их тесного мирка. Оно не предназначалось 'на импорт' во внешний мир. Так было, пока Викернес не нарушил обет молчания этого ордена. Он был первым, кто предал огласке само их существование.
Можно сказать, что некоторые из них жили своеобразной двойной жизнью. Сегодня они ужинают в гостиной в домашней обстановке со своей семьей, а завтра идут поджигать церковь…
Нужно много времени, для того, чтобы полностью погрузиться в определенный ритм, стиль, жизни. Большинство блэкушников были совсем молодыми, ещё подросткамию Большинство их преступлений носило спонтанный характер, что свойственно молодёжной преступности вообще. Не надо забывать, что если ты хулиган или магазинный вор, то это не подразумевает, что ты закоренелый преступник. Преступление — твоё побочное занятие, если, конечно, твоя карьера целиком и полностью не построена на попрании уголовного кодекса.
Поначалу я так не думал, но после того, как пообщался со многими журналистами и теми, кто имел какое-то отношение к делу Викернеса, я изменил свое мнение. Во всех молодёжных субкультурах 'уличная репутация' имеет очень большое значение. И в этом смысле трудно переоценить роль, которую сыграла пресса в создании подобной репутации Викернесу. Более того, пресса позволила ему создать вокруг себя почти мифологический ореол.
Лишнее тому подтверждение — это заявления других участников 'Черного Круга', утверждавших, что после того, как пресса сфокусировала свое внимание на блэк-метал, события стали развиваться ещё более стремительно, а агрессии в их действиях только прибавилось. Пресса добавила масла в огонь, плюс она обострила борьбу за пальму лидерства в их среде. Известно, что такие замкнутые субкультуры, как блэк- метал сцена имеют свои внутренние движущие силы, которые действуют индифферентно по отношению ко внешнему миру. Поэтому я думаю, что в этом случае пресса сыграла даже большую роль, чем обычно, потому что она вызвала необычайно большой интерес публики к явлению блэк-метал.
В этой музыке присутствуют элементы мрачной мистики, в ней есть целый пласт культуры, корнями уходящий в эпоху викингов и т. д. Это очень агрессивная музыка, и когда ты слушаешь её, ты не можешь остаться безразличным, фантастические образы, создаваемые ею, охватывают тебя. Эта музыка имеет свойство воздействовать на умы. А когда ты ещё пребываешь в нежном (читай — подростковом) возрасте, у тебя нет никакой возможности воздействовать на окружающий мир. Поэтому чувство силы, ненависть к окружающему создаёт определённое чувство свободы в тебе. Эти же принципы лежат в основе панк-музыки и других разновидностей хэви-метал.
Блэк-метал весьма притягателен для людей, отличных от общей массы, парий или неудачников. Одежды блэк-метал очень многим кажутся весьма комфортабельными, особенно после того, как он стал ассоциироваться с ужасающими и неординарными поступками. Блэк-метал миновал ту стадию, когда окружающие смеются и указывают на тебя пальцем, как на белую ворону, и переступил ту черту, за которой от тебя шарахаются как от прокажённого.
У журналистов, «работавших» с блэк-метал, сформировались две основные концепции: первая заключается в том, что в современном светском обществе сложилась атмосфера, в которой оказались сметены все нравственные и этические препоны. И теперь, когда все зашло так далеко, что мы стали свидетелями появления на свет такого явления, как блэк-метал, необходимо сделать некоторые выводы. Другая предполагает, что блэк-метал — это результат того, что все остальные атрибуты «бунтарства» изрядно поизносились. Каким бы шокирующим ни выглядело твое поведение, родители в девяносто девяти случаях из ста скажут; 'Ну, что ж, когда мы были молодыми, мы делали то же самое.' Поэтому, для того, чтобы произвести шоковый эффект, нужно сделать что-то из ряда вон выходящее. Лично я думаю, что оба эти объяснения чересчур поверхностны.
Я думаю, Викернес интересен в том плане, что как раз сумел создать вокруг себя подобный ореол, миф, и теперь другие пытаются подражать ему. Не думаю, что сам он интересен как человек. Такое впечатление, что он смог даже не столько прославить свою персону, сколько сделать из себя символ практически всего, что вызывает отвращение у большинства населения: Сатанизма, расизма, убийства, осквернения святынь и т. д. Я придерживаюсь мнения, что большинство считает Викернеса весьма умилительной фигурой: человека с грандиозными иллюзиями, который может жить только в рамках созданного самим собой имиджа.
Норвежский журналист Кьетиль Видсванг тоже весьма скептически настроен относительно манеры, в которой пресса преподала «проблему» Сатанизма, завезённую в Норвегию в начале 90-х. Он также полагает, что в погоне за сенсациями «масс-медиа» представили Сатанизм в весьма эффектном свете, превратив муху в слона, тем самым способствовав появлению интереса к нему со стороны обывателей:
Между теми, кто действует, и теми, кто пишет газетные статьи, безусловно, существует прямая зависимость. Это особенно чётко видно на примере террористов. Во многих случаях террористический акт совершается лишь затем, чтобы получить огласку в прессе. Если же никто не напишет о нём, а, соответственно, никто и не узнает, то какой смысл вообще делать это?
Доказать, что блэк-метал сцена образовалась под влиянием Сатанинского бума в газетах, крайне тяжело, тем более, что методы воздействия прессы на население становятся все более изощрёнными. Сейчас вряд ли кто-то может поверить в то, что люди автоматически будут подражать поведению киношных или книжных героев, но всё же мысль о том, что средства массовой информации имеют определённое воздействие на публику, безусловно, во многом верна.
Видсванг осознает дилемму, возникающую когда у прессы появляется тема для сенсаций, основанная исключительно на слухах. Он поясняет:
Журналистов нельзя заставить постоянно взвешивать возможные последствия своих публикаций, потому что это автоматически означает введение цензуры — антипода свободной прессы, а это ещё хуже. Дело не в том, что пресса писала о Сатанизме в начале 90-х, а в том как она писала. Им надо было избегать ретранслировать базарные сказки, тем более что перед ними был свежий пример США и Великобритании, где только что улеглась волна подобных скандалов.
Журналист редко когда глубоко знает освещаемый им вопрос, и история с Сатанизмом не была исключением. Вокруг, конечно, творится много всего странного, но порядочный журналист не стал бы так смаковать все эти россказни о 'Чёрном Братстве'. Миф о внешне добропорядочных, честных гражданах, по ночам собирающихся, чтобы делать что-то нехорошее с детишками, существовал применительно к христианам, евреям, протестантам и католикам, еретикам и масонам, а также уйме Других групп, тысячелетиями. Затем новую жизнь ему придали авторы так называемых триллеров, понапридумавших ещё много чего. И теперь, кажется, он вновь будоражит умы. Я читал одно «свидетельство» о ритуальном жертвоприношении, которое один в один списано из 'Ребёнка Розмари', классического романа ужасов.
Другая проблема, которую я вижу в этой связи — многих людей, пытающихся Представить из себя «жертв» насилия, следовало бы сначала обезопасить от самих себя. Я читал одну подобную историю о
