Они расседлали лошадей, и Пенстивен, держа в руках снятые с мустанга седло и уздечку, вошел в дом.
Переступив порог, он оказался в комнате, где царил полумрак, и мужчин более зрелого возраста увлеченно играли в карты, устроившись у небольшого оконца в дальней стене, служившего единственным источником света. В углу стояла плита, уставленная аппетитно попыхивающими кастрюльками. Вокруг пояса одного из карточных игроков была повязана на манер передника грязная тряпка. Но уже в следующий момент, приглядевшись получше, Пенстивен пришел к выводу, что обитатели хижины если и были старше его, то совсем ненамного, однако совершенно ясно было и то, что, в отличие от него, им обоим уже довелось побывать во многих переделках. Рядом с ними он чувствовал себя неуверенно, и игроки, похоже, понимали это.
Ибо один из них сказал:
— Привет, Рыжий! А мальчонка откуда?
— С кудыкиной горы, — ответил Рыжий. — Его зовут Джон Чужак.
— И что дальше? — спросил детина, щеки которого покрывала густая щетина.
— А дальше не твое дело, — сказал Рыжий. — Чужак, если ты хочешь есть, то мы скоро будем ужинать. Слушай, Клэр, а чего мы ждем-то?
— Мороженого, — хмуро отгрызнулся мужик в переднике. — Чего ещё мы стали бы ждать, кроме как возвращения Эла? Но может быть все-таки расскажешь, кого ты нам сюда привез?
Он оторвался от карт, чтобы лишний раз взглянуть на Пенстивена, который по-прежнему скромно стоял в углу у двери и, по-видимому, был несколько смущен столь необычным приемом.
— Вещички можешь повесить на крючок, — подсказал Рыжий.
Пенстивен повиновался. Игроки прервали свою игру и принялись оценивающе разглядывать его.
— Эла будет приятно удивлен, — объявил чернобородый.
— Уймись, Чак, — сказал Ред. — Мне не меньше твоего охота дождаться Эла. Это его дело, вот пусть сам и разбирается. Я свое отволновался.
— А было из-за чего?
— Да уж, мало не покажется.
— Так в какую же дверку он постучал, что сумел протоптать дорожку к твоему сердцу? — поинтересовался дежурный по кухне.
— В мою рожу, — ответил Рыжий, поражая Пенстивена таким откровением.
— Вот как? И чем же он тебя так? — не унимался чернобородый.
— Это было нечто среднее между кувалдой и вспышкой молнии, — невозмутимо пояснил Рыжий. — Но сам он скромно именует это левым апперкотом. При таком размахе можно запросто убивать мух, сидящих в церкви на потолке, а кончается все быстро, словно даже и не успев начаться, и тогда свет меркнет, а из глаз сыпятся искры.
— Он что, обидел тебя, сынок? — проговорил чернобородый, внезапно вставая с места и распрямляясь во весь свой прекрасный рост, которого в нем было никак не меньше шести с лишним футов.
— Не надо, Чак, — запротестовал Рыжий. — Хватит того, что я уже перепачкал штаны в грязи. Но ты-то куда лезешь?
«Чак» усмехнулся, но взгляд его оставался задумчивым.
— Что тебе здесь нужно, Чужак? — спросил он.
— Да вот, приехал проведать младшего кузена дядюшки твоей жены, — ответил Пенстивен, которого откровенно забавляла царившая в хибарке непринужденная атмосфера.
— Ему нужен Эл, — сказал за него Ред и довольно хмыкнул, закончив стаскивать высокие сапоги для верховой езды. — Так что заткнись, и жди, пока сюда припрется Эл.
— Эл будет очень рад, — добавил Чак, медленно возвращаясь на свое прежнее место.
— Правда? — раздался голос у двери, и в комнату вошел Эл Спикер.
Оньяте описал его довольно точно, но все-таки не достаточно подробно. Он был живым воплощением смерти, потерявшей где-то нижнюю челюсть — голый череп, обтянутый кожей, на котором заметнее всего выделялись большие, глубоко посаженные глаза, смотревшие из-под огромного нависшего лба, какого Пенстивен никогда раньше не видел. Лицо его было мертвенно-бледным и усеяно крупными веснушками цвета ржавчины, что придавало его внешности ещё более жутковатый вид.
Он вошел, держа в руках седло, которое тут же бросил на пол. Пенстивен совсем не удивился, когда чернобородый встал, поднял седло и повесил его на крючок.
Эл Спикер подошел к незнакомцу. При взгляде издалека его лицо представляло не слишком-то приятное зрелище, но при ближайшем рассмотрении оно было и вовсе ужасным. Во время разговора пересеченная шрамом нижняя губа постоянно подрагивала и выпячивалась, что самым плачевным образом сказывалось на дикции, так что понять сразу, что он говорит, было невозможно. Даже когда он находился рядом с собеседником, его голос доносился словно откуда-то издалека, как это бывает, когда человек теряет сознание под действием наркоза. Рана, практически лишившая его нижней части лица, до такой степени обезобразила его нижнюю губу, что даже сам акт речи становился для него делом непростым и отнюдь не безопасным. Теперь ему приходилось постоянно держать наготове в левой руке носовой платок, который он держал как-то очень по-женски, прижимая его к ладони безымянным пальцем и мизинцем, чтобы при необходимости тут же прижать его к перекашиваемому судорогой рту.
Он был очень маленького роста и миниатюрного телосложения. Однако самый примечательной чертой его лица были ничего не выражающие черные глаза с остановившимся взглядом, как у змеи. И даже если в них и была какая-то глубина, то взгляд все равно оставался бесстрастным.
— Кто ты такой, и что тебе надо? — спросил он у Пенстивена.
Как, возможно, уже стало ясно из изложенного ранее, Пенстивен был не из тех, кто мог запросто смириться с таким обращением. Подобно тому, как пламя в мгновение ока охватывает сухое дерево, в его мятежной душе с новой силой возродился дух противоречия, а грубость послужила сигналом к войне.
— Пусть Рыжий рассказывает тебе, кто я такой. Я вам не нанимался, — заявил он.
Маленький человечек продолжал невозмутимо разглядывать его. Он поднес к губам свой кипельно- белый носовой платок из нежнейшей и мягчайшей ткани. Не сводя глаз с Пенстивена, он сказал:
— Рыжий, так что ты о нем знаешь? И зачем ты его привез сюда?
— Его зовут Джон Чужак, — ответил Рыжий, — и ему нужно увидеться с тобой.
— Он что, дал тебе в морду, и поэтому ты, придурок, решил взять его с собой? — спросил Спикер.
Рыжий сверкнул глазами и поджал губы.
— Не называй меня придурком, — натянуто сказал он.
— Ты и есть придурок, — невозмутимо повторил Спикер. — Может быть все-таки объяснишь мне, с чего ты взял, что можешь притащить его сюда?
— Объясню, — согласился Рыжий. — Он больной человек и одержим болезнью, которая называется ловкостью рук, особенно когда дело доходит до стрельбы. А ты самый лучший в мире доктор — если не считать ещё кое-кого — который может справиться с этим недугом.
Спикер улыбнулся. Получилась страшная гримаса, и лишь по лучикам-морщинкам, залегшим вокруг глаз, можно было догадаться, что это на самом деле такое.
— Мне это ни о чем не говорит, — сказал он Пенстивену. — Так что все-таки привело тебя сюда?
— Док Шор и Хуан Оньяте, — ответил Пенстивен. — Знаешь их?
Маленький человечек склонил голову и взглянул на него исподлобья.
Мгновение спустя он сказал:
— Ну, допустим, я их знаю. Это они прислали тебя сюда, так?
— Шор отослал меня к Оньяте, а Оньяте направил прямиком к вам.
— Чего ради?
— Ради десяти долларов в день.
Спикер поднял худощавую руку, левую, с зажатым между пальцами безупречно белоснежным платком.
— Ты сообразительный парень, — заметил он. — Но вот грубить не надо. Я задаю наводящие вопросы, потому что хочу помочь тебе. Ты ещё молод, слишком молод, чтобы дерзить мне.
По спине у Пенстивена пробежал неприятный холодок. Ибо с тех пор, как он научился лихо обращаться
