предписания эскулапов. Надо сказать, что в это время у «Арии» было намечено два концерта в «Меридиане», и повсеместно циркулировали слухи, что Терентьева заменит Сергей Маврин и что Маврин, возможно, теперь вообще вернется в «Арию». «Спасибо ребятам, что не уволили меня тогда! — веселился вернувшийся Терентьев. — Я до сих пор в «Арии», сам удивляюсь, почему».
«А что стало с аппетитными отбивными и славным мексиканским салатом? — спросят внимательные читатели. — Неужели тетка Пушкина съела все одна?». Ни Кипелову, ни Холсту, сопроводивших «героя асфальта» — Терентьева в больницу, естественно, кусок в горло не лез. Они глотнули горячего чайку, погоревали полчасика и отправились по домам скорбеть дальше… А с «арийскими» отбивными мастерски расправился Григорий Бе-зуглый, гитарист группы «Круиз», явившийся на маргаритину кухню на следующий день. На создание шедевра, аналогичного альбому «Кровь За Кровь», Безуглого правда не потянуло, зато он незамедлительно принялся играть на банджо и рассуждать о грядущей эпохе тотального рок-н-ролла…
После «Генератора Зла» в неких тусовочно-музыкальных кругах окончательно укрепилось мнение, что «Ария» — самая что ни на есть коммерческая группа. Причем это произносилось с некоей долей негатива и обреченности: «все, продались». Мнение это более чем странное. Во-первых, «Ария» всегда была достаточно коммерческой группой, а сами музыканты по этому поводу не без удовольствия называли себя «профессионалами». Bo-вторых, назовите мне хоть одну группу из так называемых «некоммерческих», что не хотела бы стать коммерческой. Одним словом, плоха та некоммерческая группа, которая не мечтает стать коммерческой! Согласны? Тогда рискну вынести на ваш суд следующие наблюдения. В жизни любой группы, просуществовавшей пять и более лет и зачисленной современниками в «рупоры поколения», наступает этап, когда эти самые озабоченные современники предъявляют группе свое недовольство: они, дескать, ударились в тупую коммерцию и совершенно не отражают настроения «широких масс». Оторвались от народа, так сказать. Такие обвинения выслушивали в свой адрес «Beatles» и «Rolling Stones», когда они, на гребне молодежной культурной революции 60-х, из «революционных романтиков» превратились в самых настоящих «буржуазных» миллионеров.
Да черт с ним, с презренным металлом! Стоит ли заканчивать разговор о новом альбоме на столь прозаической ноте? «Деньги — это бумага!» — пропели когда-то люди из питерского «Аукцыона». «Мы пишем музыку не на продажу», — к месту вспомнил любимое выражение Холстинина подстриженный под ботаника Терентий. Свою новую, вызывающую серьезное удивление и желание то и дело выразить соболезнование, прическу Сергей объясняет предельно просто: после близкого знакомства его головы с университетским асфальтом у него начался серьезный падеж волосяного покрова.
СЕРГЕЙ ТЕРЕНТЬЕВ
ИНТЕРВЬЮ С ПРИСТРАСТИЕМ
Я снова на студии «Aria Records», на этот раз — в компании Сергея Терентьева. Сергей, в отличие от, скажем, Дубинина или Холстинина, вниманием журналистов не избалован. И если «патриархи» зачастую довольно равнодушно отвечают на интересующие меня вопросы, то Терентьев к интервью явно приготовился, принял соответствующую важную позу в кресле (положив ногу на ногу) и расчесал волосы, хотя я совершенно не собирался его фотографировать. «Ну что, приступим?», — кивает Терентьев, закончив свои приготовления (зря я его все-таки не сфотографировал! Когда мы встретились через неделю, от роскошного хаера Терентия не осталось и следа, а голову Сергея венчала аккуратная прическа…). «Мне вчера приснился сон, — неожиданно начинает Терентий, напрочь перебивая тему, — что у меня другая жена и что я — как бы не я, и лицо у меня другое. А тот, который «я», ну то есть с моим лицом, — представляешь? — чужим человеком оказался. А «жена» и говорит: пойдем, мол, домой. И мне стало интересно, просто дико интересно, куда же она меня поведет?» «Ну и куда она тебя повела?» — спрашиваю я, сбитый с толку этой лихо закрученной историей, чувствуя себя пациентом клиники для особо одаренных душевнобольных. «А вот так и не выяснил, — абсолютно серьезно говорит Терентий. — К сожалению, я проснулся».
Ну и что прикажете делать после таких откровений в стиле «странной истории доктора Джекила и мистера Хайда»? И что скажет по этому поводу Кальтенбруннер, то есть Маргарита Пушкина? Я предлагаю пойти перекурить. Терентьев — не против. Стоя на лестнице, мы битых двадцать минут развиваем тему сновидений, особенно налегая на то, что может произойти с человеком, если он во сне видел себя лежащим в гробу. Затягиваясь сигаретой, я с ужасом понимаю, что просто перекурить — это уже явно мало, нужно послать кого-нибудь за водочкой. Где же «музы»? Терентьев искренне сожалеет — завязал: «Вот если бы винца красненького! Да где же его сейчас нормальное купишь?». Ну что ж, не судьба…
— Тебе никто не говорил, что ты похож на Вивиана Кэмп-бэлла?
— По игре?
— Нет, внешне.
— Тогда никто. Это отличительное свойство моей физиономии — людям нравится во мне находить черты тех людей, которые им приятны. Вот, скажем, тебе Кэмпбэлл нравится?
— Он — номер третий в моем списке любимых гитаристов.
— Вот видишь! Чего ж тогда от меня требовать?
— Допустим, требуется прояснить, где мог появиться на свет такой неординарный человек, как ты?
— Сейчас попытаюсь удовлетворить твое любопытство. Значит так. Я родился в городе Гаврилов Посад. Это в Ивановской области. 12 октября 1964 года, если быть до конца точным. Но я прожил там в несознательном возрасте всего месяц, после чего мои родители переехали в Муром, где я уже обретался в течение трех лет. При этом наш папа жил в Москве, а в Муром наведывался по делам, связанным с его работой. Так что все детство я провел практически с маманей. Потом отец получил очередное ответственное направление — и я до третьего класса школы оказался в Белгороде. Наконец, спустя несколько лет, отец решил вернуться на свою историческую родину, и наша семья осела в Сергиевом Посаде, откуда рукой подать до Александрова.
— Того самого Александрова, откуда родом Александр Манякин?
— Того самого. Но мы никогда в жизни, ни разу, вместе не играли, хотя город, казалось бы, маленький. И я, и Саша играли в свое время на танцах в разных клубах и, естественно, друг друга знали; вместе нам довелось поиграть только тогда, когда я появился в «Арии».
— Но ведь в юности ты не помышлял о музыке. Насколько я знаю, ты учился в художественной школе и много рисовал.
— Художественная школа началась у меня еще в Белгороде, а потом, когда мы перебрались в Сергиев Посад, я продолжил свое обучение. Я мнил себя художником и презирал музыкантов. Как назло, художественная и музыкальная школы находились в одном здании, поэтому в туалете я часто писал в адрес музыкантов разные нехорошие слова. Я же не знал, что стану музыкантом! Не знал, что это не менее увлекательно и интересно, чем быть художником. Словом, пока суд да дело, я поступил в Загорское училище по специальности резьба по дереву. Там-то я и сломался. Где-то на третьем курсе я понял, что мне очень хочется играть на гитаре. Я снимал и копировал «Deep Purple», джаз… — все что угодно, винегрет был конкретный!
Мы постепенно переключаемся на воспоминания о делах не так давно минувших дней. К слову, с Сергеем Терентьевым я познакомился в 1991 году, когда он только появился в составе замечательной группы «Новый Завет», игравшей христианский — насколько это вообще возможно — рок, и главной достопримечательностью которой был лидер и вокалист со скандальной фамилией Горбачев, удивительно похожий одновременно на Йена Гиллана и Оззи Осборна. «Новый Завет» репетировал в то время на базе т/о «Автограф», располагавшейся в обширных подвальных помещениях кинотеатра «Волгоград», неподалеку от метро «Выхино» (тогда еще «Ждановская»). Там же репетировала и «Ария», так что музыканты «Арии» могли два раза в неделю видеть Терентия, а Терентий, соответственно, их. Но все не так просто. Сергей утверждает, что начал общаться с Холстининым и Дубининым только на записи своего первого сольника на студии' «Aria Records». Может статься — я не стану оспаривать этот факт, зная,
