С утра погода что надо, настроение у всех бодрое. Выясняется, что мы едем вместе с экзотическим ансамблем, у которого «Ногу Свело». Автобус незаметно наполняется загадочными людьми, преимущественно девушками, имеющими к обеим группам весьма касательное отношение, — кто они такие, не знает никто. Отправляемся, разумеется, почти на час позже — у каждого в последний момент находятся неотложные дела: Манякин забыл купить батарейки в плейер, я — пленки для фотоаппарата, а Максим Покровский из «Ноги» — воду, пиво и гамбургеры.
…Наконец мы все-таки отчалили. В автобусе тут же завязывается непринужденный разговор о делах, музыке и женщинах с явным креном в сторону последних. Холстинин сначала помалкивает, но потом вдруг выдает дежурную историю со столь леденящими душу подробностями, что все замолкают и начинают почти благоговейно на него смотреть. Только Дубинин заливается счастливым смехом. Разумеется, Володя все перепутал! Все было совсем не так, и главный герой во всей этой истории никакой не Холст, а, разумеется, он — Дубинин.
Словом, весь первый час пути обе команды обмениваются своими «охотничьими историями». В итоге все-таки сказывается разница в весовой категории: если рассказы «Ноги» сводятся к тому, сколько гостиничных номеров и туалетов они в общей сложности загадили, «арийские мемуары» на порядок круче. Всех окончательно добивает правдивое повествование Кипелова о том, как Дуб, внезапно почувствовав себя плохо на сцене, не бросил боевой пост и продолжал играть за кулисами, в то время как ему делали укол в самое интимное место. «Да, — скромно подтверждает Дубинин, — чуть-чуть только разъехались…» «Нога» окончательно покорена и смотрит на Виталия с плохо скрываемым восхищением. Дуб этой сценой, в общем-то, удовлетворен, но виду не показывает. Я сильно подозреваю, что эта история была рассказана в сто первый раз.
Дубинина волнует другое. Он кивает мне, ждет, пока я к нему подсяду, и на всякий случай интересуется, как у меня продвигается работа над книгой. Получив в ответ нечто невразумительное, он открывает причину своего беспокойства: «Интересно, на чем сегодня будем играть? Опять на каком-нибудь говне?». Я отвечаю, что провинция — штука ненадежная, у них свои представления об аппарате, поставят пару «кинаповских» колонок, — и вперед: радуйся, музыкант! «Вот и я говорю, — продолжает терзаться Дубинин. — Раньше нам хорошо было, постоянно ездили с фишкинским аппаратом и горя не знали! Потом, когда на ступили так называемые «экономические трудности» и кататься со своим аппаратом стало накладно, нам начали такое на сцену выставлять! Сразу после «Маршаллов» какие-нибудь допотопные «Теслы»! И, самое страшное, мы стали играть прямо пропорционально качеству аппаратуры, то есть все хуже и хуже. Докатились до того, что уже на гастроли стало ездить «в лом»! Сейчас, правда, приноровились к «советским» условиям — по фигу, на каком аппарате играть!» «Посмотрим, что будет в этот раз», — уклончиво отвечаю я. «Конечно, посмотрим», — с ненавистью в голосе произносит Дубинин и, отвернувшись, начинает сосредоточенно смотреть в окно.
Сейчас, в августе 1999 года, когда рукопись этой книги уже окончена и скоро поступит в типографию, «Арию» уже гораздо меньше волнует вопрос аппаратуры. Не то чтобы «арийцы» стали безответственней или равнодушнее относиться к своим концертам и публике. Просто, устав зависеть от добросовестности организаторов концертов, группа обзавелась собственными инструментальными комбиками, микрофонами и прочей необходимой электроникой, тем самым раз и навсегда решив вопрос со звуком на сцене. Теперь каждый музыкант группы прекрасно слышит остальных и себя, и концерт — удовольствие для них, а это очень важно. Вообще, когда музыканту на сцене комфортно, он становится волшебником и генерирует настоящий драйв, что делает концерт настоящим чудом для публики. Но вернемся к нашему повествованию, в 1998 год, когда проблем было больше…
…Все остальные тоже заняты не бог весть какими делами. Манякин с каменным лицом слушает плейер, внимательно вникая в последний альбом «Megadeth», то и дело прерываясь, чтобы всунуть наушники своему соседу и риторически воскликнуть: «Вот барабаны пишут, а?!.». Все без исключения ему сочувствуют — барабаны Ника Мензы записаны действительно превосходно.
Холстинин, едва успевший на автобус из-за московских пробок, теперь отдыхает: откинулся в кресле и щурится на солнышко. По случаю очередной поездки он прикупил солнцезащитные очки, делающие его похожим на терминатора. Позади нас Кипе-лов бодрым тенорком втолковывает Максиму Покровскому правила грамотного пения: «Не знаешь, что такое кварта? С нее Гимн СССР начинается… та-та… Co-юз…». Покровский, имеющий как минимум среднее музыкальное образование, из последних сил пытается показать, что он не прикалывается и что он действительно никогда не подозревал о существовании кварты и квинты. Попутно Кипелов жалуется, что у него, мол, всегда были проблемы с низкими нотами. В это никто из собравшихся, естественно, не верит.
Терентьев расположился в самом конце автобуса и безмятежно спит, развалившись на трех креслах. Любые другие места Сергею мало подходят — уж больно ноги у него длинные!
Когда до пункта назначения остается не более часа езды, все единогласно решают, что пора подкрепиться и подышать свежим воздухом. У придорожной харчевни высаживается пестрый десант, принимаясь в спешном порядке закупать сардельки, салаты и много-много пива. Официантки пытаются распознать под терминаторскими очками Холстинина Филиппа Киркорова, но этот номер у них не проходит, и им ничего не остается делать, как приступить к исполнению своих прямых обязанностей.
С набитым желудком дорога кажется короче и ровнее. В город автобус въезжает с превеликим шумом. Музыканты обеих групп оценивают достопримечательности и интересуются, почем здесь нынче женский пол и спиртное. Сопровождающие нас лица местного происхождения — два мужичка, которым перевалило за пятьдесят, выдают потрясающе универсальное определение: «Плохие стоят дорого, а хорошая тебе и не даст!». (Ого! Надо будет запомнить!) От них, впрочем, других определений никто и не ждал. Сами разберемся!
После беглого осмотра достопримечательностей нам первым делом показывают стадион, на котором предстоит выступать. Мрачные прогнозы Дубинина частично оправдались: до начала концерта осталось лишь два часа, а стадион девственно переливается зеленой травкой — никакой аппаратурой еще и не пахнет. «На травке хоть полежать можно?» — с надрывом осведомляется Дубинин и, не дождавшись разрешения, растягивается вместе с Манякиным на футбольном поле, демонстративно накрыв майкой лицо. Организаторы божатся, что все будет в порядке и, чтобы замять впечатление от пустующей площадки для аппарата, с запозданием впихивают заготовленные хлеб-соль и предлагают отправиться обедать. «Вот это кстати!» ~ с удовлетворением отмечает Дубинин, который уже готов поскандалить, дай только повод. Нас определяют в «самый лучший» ресторан. Ресторан действительно неплохой, только пиво почему-то надо оплачивать отдельно. Мы с Холстининым и Дубининым берем на дегустацию по бокалу местного пива и садимся трапезничать.
Пока несут первое, я, чтобы убить время, начинаю рассказывать Холсту и Дубу о том, как в «Норфолке» Кипелов спел «е. улся». Дубинин от хохота чуть не падает под стол. «А что там у нас по тексту получается?» — озабоченно спрашивает Холстинин, отрываясь от изучения салфетки с фирменным знаком ресторана. «И рванулся, — отвечаю я, — как бы над ущельем». «А… Спасибо, что предупредил, — совершенно серьезно говорит Холст. — А то вот так спросят, и не будешь знать, что сказать». «А у Копылова постоянно такие проблемы! — еле выдавливает Дубинин, у которого со смеху чуть не начинаются колики. — Мы как-то обедали в столовой, ну Маврик и говорит буфетчице: «Мне, мадам, макароны и две котлеты», а Кипелов как раз за ним стоял, разнервничался в такой ответственный момент и выдал буквально следующее: «Ну и мне то же самое, чтобы вам два раза не е. ться!». Такой переполох поднялся! Крики, визги… «Что вы себе позволяете?!» Буфетчица в обморо ке! Потом только выяснили, что он на самом деле сказал: «чтобы вам не нагибаться!»…»
Тем временем столик напротив занимают шесть девиц неопределенного возраста и столь же неопределенных занятий и, лениво просматривая меню, начинают обсуждать мужские достоинства Холстинина и барабанщика «Ноги» Антона Якомульского, который въехал в ресторан прямо на роликах: «Вот этот — мощный мужчина! А этот — хорошо хоть не на лыжах!». (Я сижу к ним ближе всех, поэтому мне все очень хорошо слышно.) После этого барышни переходят в наступление. «Скажите, пожалуйста, вы из «Арии»?» — кокетливо спрашивает одна из них. «Да», — отвечаю я, усердно работая ножом и вилкой. «Ой, как интересно! — взвизгивает другая. — А вы нам споете?» Однако мы уже закончили трапезу, к тому же предстоящий концерт волнует Холста и Дуба больше, чем дискуссии с представительницами дальнего Подмосковья. Поэтому мы покидаем ресторацию, оставляя женский секстет подыскивать более
