напомни!» — «534, ну а если что ~ покричишь: код, увы, не работает…»
Последние слова Валерия Александровича в телефонной трубке я толком не расслышал. Однако, оказавшись у подъезда ки-пеловского дома, исписанного соответствующими надписями и знаками, я понял, что ничего другого, как кричать, — мне и не остается: как назло, весь подъезд будто вымер — никто не входит и не выходит! Представьте себе недоумение подростков в майках «Ария», тусующихся на соседней скамейке, когда у них на глазах с виду приличный молодой человек вдруг начинает вопить: «Кипелов!!! Открой дверь!». Тинэйджеры очень довольны и, заглушая мои призывы, обращенные к Кипелову, принимаются скандировать: «А-ри-я»! «Арию» давай!». Наконец, дверь в подъезде щелкает, приглашая меня проникнуть вовнутрь.
<<Я же тебя предупреждал, что код не работает», — говорит несколько ошарашенный дворовой овацией Кипелов, пропуская меня в квартиру. «Извини, Валера, я не сразу сообразил», — отвечаю я. «Кто там, папа?» — раздается голос из соседней комнаты. «Жанна, это Ди Трои приехал. По поводу книги!» — отвечает Кипелов. «Дочка, — поясняет он, обращаясь уже ко мне. — Кстати, вы знакомы.?» «Н~е знаю. По-моему, да», — неуверенно отвечаю я и почему-то краснею. Наверное, это из-за жары.
Кипелов частенько любит повторять, что у него образ «лирического героя». Раньше в опереттах это называли более конкретно — «герой-любовник». В жизни Валерий решительно не соответствует своему «героическому имиджу». Никакой патетики! Он располагает к себе именно своей доброжелательностью.
— Кипелыч, честное слово, я ничего не буду спрашивать про собаку.
— Лучше не Кипелыч, а Кипелович. Хорошо! И на том спасибо.
— Давай разберемся с твоим детством, а потом перейдем к более высоким материям.
— А что детство? Детство у меня проистекало нормально. Я все больше старался заниматься спортом. Папаша хотел сделать из меня футболиста или хоккеиста — он сам когда-то в футбол играл. Я же родился в Капотне — а там нефтеперерабатывающий завод, и при нем таких команд, наверное, штук девять было. Поэтому все в моем районе были помешаны или на хоккее, или на футболе.
— На концертах ты всегда делаешь какие-то странные движения, напоминающие поведение боксера на ринге. Кто-то, Куприянов кажется, даже прозвал тебя «физкультурником». Ты боксом, случайно, не занимался?
— Я сам удивляюсь, откуда это у меня. Нет, вынужден тебя огорчить, боксом я никогда не занимался, а на сцене все выходит само собой.
— А правда, что Игорь Куприянов — твой двоюродный брат?
— Насчет Куприянова — да. Ну, так вот, по поводу моих спортивных увлечений. С хоккеем у меня получалось не очень, а вот футбол… Я конкретно собирался посвятить себя спортивной карьере, пойти в спортивную школу. Но что-то дальше это занятие не пошло. Не знаю, может, из-за плоскостопия, которое у меня обнаружили врачи… Я ограничился тем, что играл за завод. Папаша ездил со мной постоянно во всякие спортивные лагеря, на сборы и практически никогда меня не оставлял. Учил меня, можно сказать, всему, за что я до сих пор очень ему благодарен.
— Что-то ты пропустил такой факт своей биографии, как учеба в музыкальной школе.
— Правда? Не может такого быть! Да, я действительно пять лет играл на замечательном народном инструменте — баяне. Сначала мне баян не очень нравился, а потом я втянулся и играл уже с большим удовольствием, подбирал на нем разные рок-н-ролльные хиты — «Creedence», «Deep Purple», например… Очень забавно получалось.
— Я с нетерпением жду классических признаний в том, какая группа «перевернула» твое мировоззрение. Что это было: «Beatles», «Rolling Stones», «Who»?
— He угадал! Да, у меня действительно был такой переломный момент — я услышал «Creedence». До этого все мои невзыскательные музыкальные запросы ограничивались советской эстрадой. Мне нравилась группа «Веселые Ребята» — они иногда хоть «фирму» пели, потом «Песняры»… Но когда я услышал «Creedence», — обрати внимание, именно «Creedence», а не «Beatles» или «Rolling Stones», — я как очумел! На мой взгляд, у «Creedence» была музыка более простая, более доходчивая, шлягерная и… голос! О, я просто очумел!
— Слушал, поди, на катушечнике?
— Нет, сначала была болгарская пластинка. Первая песня — «Have You Ever Seen The Rain», а дальше «Хамелеон», «Малина» и «Hey, Tonight» — такая вот была пластиночка. Я ее просто заездил! Мне жутко хотелось попробовать себя в этом плане. У нас в Капотне было много дворовых команд, периодически я с ними пытался играть, но кончалось все, как правило, портвейном. А это мне очень не нравилось.
— Так как же все-таки началась твоя музыкальная деятельность?
— Это вышло довольно забавно. В 1972 году отец попросил меня спеть у сестры на свадьбе. В то время самым модным у нас в Капотне коллективом была группа «Крестьянские Дети», и именно они были ангажированы на свадьбу. Эта группа была довольно прилично укомплектована: барабаны «Premier», усилители «Родина» — восторг! На свадьбе я спел какую-то песню «Песняров» и что-то из «Creedence». Музыкантам мое исполнение очень понравилось, и, несмотря на то, что все они были лет на пять меня старше, они пригласили меня к себе. Мы играли на танцах, и по тем временам это был какой-никакой заработок. Получали по пятнадцать-двадцать рублей за танцы, плюс все свадьбы, проходившие в округе. Музыканты группы «Крестьянские Дети» не были профессионалами в полном смысле этого слова — в основном, они учились или работали на заводе. Я же вообще тогда был школьником, заканчивал восьмой класс. Мать сначала относилась к моему новому занятию с большим подозрением: сам понимаешь — музыка, девочки, кир… Но, к счастью, я попал в нормальный коллектив, там с этим было строго — уж если играть, то играть. И на трезвую голову.
А после школы, закончив десять классов, я поступил в техникум. Кажется, он назывался Московский техникум автоматики и телемеханики. Была еще мысль пойти в музыкальное училище, но я тогда что-то не захотел этого делать. Поступив в техникум, я не прекращал играть с «Крестьянскими Детьми», и так все продолжалось до 1978 года, пока в мае меня не забрали в армию. После того как я покинул группу по не зависящим от меня причинам, «Крестьянские Дети» потихоньку сошли на нет. Кстати, в этом ансамбле играли многие именитые музыканты: к примеру, гитаристы из «Аракса» — Юрий Шахназаров и Тимур Марделейшвили (русский Блэкмор, как его тогда называли).
— В каких местах тебе пришлось служить?
— В армии меня, конечно, побросало по разным местам: сначала учебка в Переславле-Залесском, потом, получив сержанта, я был переведен в Нижний Тагил. Я считался ракетчиком-связистом, но я — хоть убей — не помню, какие ракеты там стояли, однако, похоже, серьезные такие — стратегического назначения. В 1979 году, прослужив ровно год, я начал просто там очумевать: комарье, маневры все эти, выезды — сдохнуть можно! Тут к нам в часть пожаловал в гости ансамбль песни и пляски войск стратегического назначения. Там оказалась масса знакомых музыкантов, преимущественно все москвичи. Кто-то в «Синей Птице» играл до призыва, кто-то в «Добрых Молодцах»… Естественно, у нас сразу же нарисовались общие друзья. Послушали меня, узнали, что я тоже москвич, и спрашивают, а чего, мол, ты здесь делаешь? Давай мы тебя к себе перетащим! Все они служили в Одинцово, — сачки, одним словом, — и у них не хватало москвичей, а с иногородними выходила одна головная боль: их трудно было пристроить куда-нибудь на субботу-воскресенье. Я говорю: «Почему бы нет? Я с удовольствием!». И спустя месяца три меня перетащили в Москву. Так в июне 1979 года я вновь оказался в столице. С этим ансамблем «песни и тряски» у меня начались гастроли по всей стране — играли, в основном, на ракетных точках, ну и, чтобы задор не пропал, на базе этого ансамбля делались маленькие такие ансамблики для выступлений на свадьбах и прочих торжествах у прапорщиков и офицеров. Почетная обязанность завершилась в 1980 году, и у меня сразу возникла дилемма, чем заниматься — или музыка, или на завод возвращаться (после окончания техникума я некоторое время работал на закрытом «ящике» — делали какие-то блоки для подводных лодок). И тут мои армейские приятели говорят: «Зачем на завод? Давай пристроим тебя в какой-нибудь ансамбль, конечно не шибко крутой, поскольку сам ты человек не очень известный; но это все лучше, чем на заводе дурака валять! Попробуй свои силы!». Я говорю: «Да ради бога!». Так, вместе с моим другом Олегом Колесниченко (как раз он до армии пел в «Синей Птице»), я оказался в вокально- инструментальном ансамбле «Шестеро Молодых». «Шестеро Молодых» работали в парке Горького. На самом деле их было не шестеро, а гораздо больше — человек двадцать, наверное. Шестеро — это только
