ночевкой его временную резиденцию в сельской местности — пресловутый особняк в японском стиле, которым владел Питер Эшер, расположенный на берегу сказочного по красоте озера вдали от каких бы то ни было людских поселений. Исходным поводом для этого путешествия было то, что Дерек очень хотел проиграть нам дебютный альбом доселе безвестного Гарри Нильсона, которого он провозгласил «американским Битлом».
Мы уже приехали, когда вдруг зазвонил телефон Дерека и — подумать только! — звонивший оказался не кем иным, как Гарри Нильсоном. После краткого обмена любезностями, Дерек повернулся к Джону. «Ты не хотел бы сказать пару слов Гарри? Он будет счастлив, если ты поговоришь с ним.»
«О чем же мне с ним говорить-то? — проворчал Джон, но все же собрался и подошел к телефону. — Привет, Гарри, — радостно сказал он. — Мне очень понравился твой диск… быть может, мы как-нибудь увидимся… ну, пока, привет…» Конечно же, в 70-е годы Гарри Нильсон стал одним из самых близких друзей Джона.
Когда детей Дерека уложили спать, мы заглотили немного ЛСД и выкурили по паре сигарет с марихуаной, и вновь и вновь слушали прекрасный диск Гарри. Наконец, мы с Джоном, шумя и крича, пошли к озеру, изумительно освещенному прожекторами, а альбом «Нильсон» тем временем гремел из колонок, стоявших на лужке. Через некоторое время начался дождь, мы вернулись домой, и там Дерек безотлагательно вручил Джону еще одну порцию ЛСД. «Эта особенно крута, — сказал он. — Раздели ее с Питом.»
Не расслышав последних слов, Джон проглотил всю дозу к ужасу Дерека, который тут же отозвал меня в соседнюю комнату. «Слушай, Пит, — прошептал он, — это страшно сильная штука. У Джона будет жуткий трип, так что нам надо держаться рядом с ним.»
Вдобавок, примерно в 4–5 часов утра, откуда ни возьмись из дождя возникла пухленькая средних лет жена смотрителя здания, несшая узелок с бельем. «Чуть не вымокла! — весело прощебетала она. — Но нельзя же без стирки!»
На следующее утро Джон признался, что увидев, как мы с Дереком сбежали в другую комнату после того, как он проглотил ЛСД, «сразу пере… это и начал мучиться от страха — что я такое съел?»
Еще больший страх объял его после того, как «кислотка» стала оказывать действие, и в итоге Дереку пришлось сидеть у его кровати до середины следующего дня. В попытке восстановить расшатанное ощущение своего «Я» Джона, он заставил его пересказать всю свою биографию, начиная с раннего детства. Дерек даже прошелся — строчка за строчкой — по всем песням Леннона-МакКартни, чтобы продемонстрировать Джону пределы его выдающегося вклада в музыку БИТЛЗ. Когда мы с Джоном в конце концов собрались уезжать, настроение и самочувствие Джона заметно улучшились.
Между прочим, Дерек впоследствии узнал, что его дом не только прежде использовался в качестве убежища одним из Грабителей Большого Поезда, но и что во время нашей кислотной вечеринки на деревьях вокруг прятались агенты отделения полиции по особо опасным преступлениям. Они тогда как раз только получили ложное уведомление о том, что этот бандит собирался «вернуться на выходные», и, наверное, были немало озадачены странными событиями той ночи, но все же не захотели выдать своего присутствия.
Отсутствие цели и интересов и общая неудовлетворенность жизнью отнюдь не облегчили жизнь и «персональному ассистенту» Джона. Даже со мной он становился постепенно все более раздражительным и замкнутым, и я начал изменять мнение о своей новой должности.
Как бы то ни было, наша дружба продлилась двадцать лет главным образом потому, что мы всегда считали друг друга более или менее равными. Теперь же я в первый раз в жизни работал уже непосредственно на него. Наверное, поэтому, я и стал неизбежно чувствовать себя, как какой-то подчиненный. И, как человек, всегда предпочитающий держать свою судьбу в собственных руках, я испытывал ощущение, что это вредно влияет на мою способность вести себя с Джоном так, как всегда.
Вместе с тем, всякий раз, когда я намекал, что для нас обоих будет лучше, если я найду себе другую новую работу, Джон начинал паниковать и просил меня остаться у него. «Кроме тебя, — твердил он, — у меня никого нет.»
Глава двадцать первая: Баллада о Джоне и Йоко (The Ballad Of John And Yoko)
Пожалуй, самый памятный вечер из всех, проведенных мной с Джоном, начался довольно обыденно и прозаично. В студии звукозаписи в дальнем конце его мансарды мы заглотили по порции ЛСД, выкурили несколько сигарет с марихуаной и нехотя забавлялись с хитросплетением магнитофонов «Бруннель».
Поскольку Джон был тогда без ума от работ Карлхайнца Штокгаузена, в те дни, в мае 1968 года, нашим любимым времяпрепровождением стало импровизирование с «конкретной музыкой» — баловство с воспроизведением записей задом-наперед и конструированием пленочных петель. На сей раз мы распахнули окна для свежего весеннего воздуха и принялись орать в сторону непонятливых деревьев все, что приходило в голову, а за нашими спинами тем временем вертелись магнитофонные кассеты. Я тогда и подумать не мог, что забавам именно того вечера суждено увековечиться в «Revolution № 9» на «Белом альбоме» БИТЛЗ.
Через какое-то время мы устали от всего этого и уселись на полу, скрестив ноги. Между прочим, Син тогда отдыхала в Греции с Волшебным Алексом. Наш разговор постепенно стал серьезным, и Джон поведал мне о разочаровании в Махариши и всех остальных, у кого он искал «руководства». Потом он погрузился в долгое молчание, а я рассеянно уставился на стену, на постер Бриджит Бордо, и представлял то, что я не прочь был бы сделать с ней, вспомнив при этом наши разговоры о Бриджит, когда мы были еще детьми.
Неожиданно я заметил, что Джон начал совершать вытянутыми руками волнообразные движения, напоминающие медленные взмахи крыльев, и вдруг произнес жутким шепотом: «Пит, мне кажется, я — Иисус Христос».
«Что??!! Ну-ка, повтори!»
«Да, — снова шепнул он, и я понял, что он не шутит, — мне кажется, я — Иисус Христос. Я… воскрес…»
Услышать подобное признание, даже я, привыкший к полнейшей непредсказуемости Джона Леннона, ожидал меньше всего. Но кто я такой, подумал я, чтобы судить об этом: ведь и Иисусу Христу в какой-то момент пришлось решить, что он — Иисус Христос…
«Ну и что же ты теперь собираешься делать?» — осторожно спросил я.
«Я должен рассказать всем об этом, — сказал он. — Я должен сообщить всему миру, кто я…»
«Но тебя просто убьют. Они не поверят.»
«Ну что же, тут ничего не поделаешь, — сказал он твердо. — А сколько было Иисусу, когда его убили?»
«Не знаю… Наверное, где-нибудь около 32-х».
Преодолев многолетнее отвращение к арифметике, Джон за несколько секунд произвел расчет на пальцах. «Черт возьми, — резюмировал он, — у меня есть, по крайней мере, четыре года!»
«Как же ты обо всем этом узнал?»
«Просто мне так кажется. В этом есть смысл моего существования.»
Приближался рассвет. Джон все больше и больше заводился; я же по-прежнему не представлял, как быть с его новой причудой.
«А разве тебе мало того, что ты — Джон Леннон?»
«Как это?»
«Ведь, будучи Джоном Ленноном, ты можешь сделать не меньше, чем Иисус Христос. И не забывай, что несет с собой религия. А как Джон Леннон, ты мог бы объединить всех людей мира, независимо от их расы, религии и вероисповедания.»
Но Джон оставался непреклонным и был абсолютно убежден, что он — Иисус Христос. «Завтра мы первым делом поедем в «Эппл» и всем об этом расскажем.»
В следующий момент мы услышали шаги Дот, домохозяйки, пришедшей на работу. Мы уже тогда
