есть у нас? Лишь конь и верная рука. Но пусть кто-нибудь скажет, что этого недостаточно! С их помощью мы добьемся всего!
Графские отпрыски и полноправные бароны скривились, но большая часть собравшихся одобрительно загалдела.
— Чем молодость лучше зрелости или старости? — продолжал Виктор, вдохновленный ожидаемой поддержкой. — Да тем, что мы можем приобрести любой опыт, а у остальных есть только тот опыт, который они уже получили. Мы надеемся на лучшее, а они думают о том, что лучше бы ничего не менять. Мы способны любить женщину страстно, а они — печалятся, что никто страстно не любит их.
— Я не согласен! — разодетый Женар вскочил со своего места и даже хотел ударить рукой по столу, но остановил движение, скосив глаза на графиню.
— Пусть говорит! — закричала половина стола, к которой принадлежал и Антипов.
— Эх, ваша милость, — обратился Виктор к основному конкуренту. — Вот вы говорите, что я неправ. А посмотрите на себя — вы хотели ударить рукой по столу, но почему-то этого не сделали. Почему? Подумали, что это неприлично? Подумали о том, что подумает об этом ее сиятельство? Жест-то неподходящий для галантного кавалера. Вы правы, конечно. А я бы ударил! Потому что не думаю о том, что подумают другие. Я искренен в своих поступках и чувствах. И если я говорю госпоже графине, что считаю ее самой красивой женщиной на свете, то нисколько не преувеличиваю. Вот ваша милость, опытный мужчина, наверняка видели и других красивых женщин, а я — нет. Для меня ее сиятельство — образец, эталон совершенства! Несравненная!
Ласана тихо рассмеялась, а Женар, выпучив глаза, воскликнул:
— Да никого я не ви…, - и тут же осекся. Хорош бы он был, если бы признался в том, что не видел красивых женщин. — Но я знал других, поэтому могу сравнивать, и с большим основанием утверждаю, что Ласана — красивейшая из всех.
— Эх, ваша милость, — вздохнул Виктор. — Я ни в коем случае не скажу, что вы говорите неправду, но сами знаете, сколько в наше время развелось льстецов. Как бедная женщина может поверить опытному мужчине до конца? Ему хочется верить, вот она и верит. А мне — хочется или не хочется, все равно веришь.
Графиня теперь уже смеялась, не скрывая этого.
— Кто-нибудь может сказать, что мы, молодые дворяне, неопытны в бою. — продолжал Антипов. — И будет прав, конечно. Но скажите, ваша милость, вот вы смогли бы в одиночку одолеть сотню врагов, даже если бы за вашей спиной была госпожа графиня?
— Нет, конечно, — пробурчал Женар, пытаясь понять, куда клонит опаснейший говорун.
— Вот! Вы уже знаете, что не сможете. А я еще не знаю, смогу или нет. Вот в чем разница. И верю в лучшее. Ваше сиятельство, я убью их всех! Сотню, две сотни, три, всех, если вы будете за моей спиной!
— Я надеюсь, что вашему сиятельству не нравятся хвастуны, — тихо пробурчал Женар, обращаясь к графине.
— Хвастуны — нет, — ответила Ласана. — Но этот Ролт просто очарователен.
Сын графа закашлялся, ударив себя по золотому шитью на груди.
Виктор не слышал ни фразу Женара, ни ответа графини, но догадывался, что сильно продвинулся в двух направлениях: в приобретении врага и завоевании симпатий женщины. Однако уровень этих симпатий пока оставался тайной. Поэтому он даже решил следить во время ужина за тем, как к нему относится сын графа: если очень плохо, то успех у графини состоялся и следует его закрепить в дальнейшем, а если не плохо и не хорошо, то прямо сейчас нужно еще поработать. Быстро выяснилось, что очень плохо.
Часа три спустя Ласана и Вирета вернулись в комнаты графини. На этот раз там было прибрано, а дверь и окно — починены. Хозяйка замка с опаской села на кровать.
— Там нет никого, госпожа, — сказала Вирета, наклоняясь.
— Все-таки интересно, кто это был, — ответила графиня.
— Какой-нибудь шалопай, ваше сиятельство. Из молодых дворян, думаю.
— А не человек моего дяди?
— Вряд ли. Ваш дядя не решился бы ни на что, пока замок полон гостей.
Ласана вздохнула:
— Как знать. Но ты мне дала правильный совет, чтобы не поднимать тревогу. Представляешь, какие пошли бы слухи? Я, обнаженная, наедине с мужчиной!
— Да, госпожа, это было бы ужасно.
— А ты смотрела на ноги гостей? Были на ком-нибудь серые и не очень чистые башмаки?
— Смотрела, ваше сиятельство. Ничего не нашла.
— Я тоже, — графиня задумчиво теребила золотую кисточку на балдахине.
Воцарилось молчание. Постороннему человеку могло бы показаться, что и Ласана и Вирета прислушиваются. И он был бы полностью прав.
— Они скоро придут, — доверенная дама первая нарушила тишину. — Поступим как обычно? Я буду выглядывать и все рассказывать?
— А они знают, что я сменила комнаты? — поинтересовалась Ласана.
— Думаю, что да. Уверена, что им уже известно все. Особенно Женару. Этот вообще ужасный проныра.
— Да уж, Вирета. Как я удивилась, когда выяснилось, что он привез с собой кастрата. Серенада прошлой ночью была безупречной.
— Конечно, госпожа! Мне безумно понравилась! Но певец ан-Суа тоже неплох. Добротный тенор.
— Жаль, что сыновья баронов стеснены в средствах, — задумчиво произнесла Ласана.
Вирета рассмеялась:
— Ваше сиятельство имеет в виду Ролта? Он очень мил. Такой непосредственный. Действительно жаль, что у него нет денег на хорошего певца. Разве что он сам поет.
— Сам? — графиня улыбнулась такому нелепому предположению. — Ты слышала какой у Ролта зычный голос? Как огромная труба. Бедный, он должно быть совсем не умеет петь.
Глава 5
Пламя камина ровно гудело, освещая желтыми бликами серые стены убогой каморки. Дымом не пахло благодаря неплохой тяге, но зато по комнате разносился запах горящих дров. Создавалось впечатление тепла и уюта.
Антипов сидел на топчане и думал о том, как хорошо было на даче у брата отца, который был писателем. Не Кушаря, а настоящего отца Виктора. Там тоже стоял камин, но не такой примитивный, а с чугунной топкой, длинным дымоходом и ажурными прутьями решетки. Антипову нравилось протягивать руки к огню и сидеть так, наслаждаясь ощущением жара в пальцах. В этот момент на него нисходило ощущение покоя, умиротворенности и отсутствия всяких желаний. Хотелось вечно смотреть на огонь и ничего, совершенно ничего не делать. Возникала даже странная и мистическая мысль, что если просидеть так достаточно долго, то можно по-настоящему отдохнуть, очиститься от тревог и уже по-новому воспринимать этот мир. А потом приходил дядя-литератор, садился рядом и со знанием дела говорил: 'Нравится смотреть на огонь, племяш? Мне вот тоже. Я давно заметил, что на четыре вещи человек может смотреть бесконечно долго: на горящее пламя, бегущие по небу облака, текущий ручей и хвалебные статьи в прессе'.
Виктор попробовал протянуть ладони к огню сейчас, чтобы вернуться к тому чувству уюта, которое он испытывал, сидя у дяди на даче, но ничего не получилось. Его беспокоили два назойливых вопроса: сумеет