Нечасто дарит он нам роскошь необычного настроения. Стоит щелкнуть выключателем — и внешний свет начинает меркнуть. Мы с легкостью освещаем окружающий мир как угодно ярко и возвращаемся к обыденности своих жизней, заполняя те часы, что проводим на ногах в суете и делании. Жизнь не отпустит нас в настоящее, если мы не останемся в нем преднамеренно. Теперь у нас нет того природою определенного момента, когда приходится бросать все дела, ибо не хватает света... нет момента, изначально неотделимого от самого существования, когда еженощно мы “сбрасывали обороты” и отпускали все дневные заботы. Сейчас нам остались только редкие драгоценные мгновения обретения душевного покоя в свете костра.
Но вместо этого мы проводим вечера перед телевизором в тусклом электрическом свете, действительно тусклом в сравнении с природным. На нас непрерывно сходит лавина звуков и образов, рожденных в посторонних умах; наш ум заполняют однотипные сведения о похождениях, страстях и желаниях посторонних людей. Сидение перед телевизором оставляет нам все меньше времени для встреч с тишиной. Оно поглощает время, пространство, покой, как наркотик погружает нас в бездумно-пассивное существование. “Жвачкой для глаз” назвал его Стив Аллен. Газеты действуют практически так же. Сами по себе они неплохи. Но мы часто по своей воле крадем у себя с их помощью многие драгоценные мгновения, которые могли бы прожить полной жизнью.
Выходит, мы не обязаны поддаваться пагубному очарованию увеселений и необузданных страстей. Мы в состоянии выработать другие привычки, которые вернут нам извечную внутреннюю тягу к теплу, покою, миру в душе. Оставшись, скажем, наедине со своим дыханием, мы будто подсядем к костру. Попристальнее вглядевшись в свое дыхание, мы увидим не меньше, чем в мерцании углей, горячей золы и пламени, где пляшут тени наших мыслей. Вот и стало тепло. И если действительно не захотеть куда-то попасть, а остаться здесь, в этом мгновении, каким бы оно ни было, мы можем легко обнаружить тот древний покой, что лежит за пределами наших мыслей и чувств — в древности люди обретали его, сидя возле костра.
Гармония
Я втискиваю машину на стоянку около больницы, а в небе летят сотни диких гусей. Летят высоко, мне не слышно их крика. И сразу же поражает очевидность того, что они знают, куда направляются. Птицы летят к северу, но их так много, что строй их протянулся далеко на восток, где цепляется за горизонт рассветное ноябрьское солнце. Вот пролетают первые — и я так тронут благородством и красой целеустремленной их стаи, что прямо в машине хватаю бумагу и ручку, чтоб запечатлеть увиденное, как позволит неопытный глаз и рука. Всего несколько штрихов... скоро они улетят.
Сотни построились в клинья, а другие, которых не сосчитать, образовали куда более сложный узор. Все в движении. Ряды грациозно и гармонично колеблются вверх и вниз подобно развеваемой ветром ткани. Гуси общаются — это очевидно. Каждый каким-то образом знает, где он находится, знает свое место в этом сложном и непрестанно меняющемся узоре, каждый — частичка целого.
Это зрелище сделало меня на удивление счастливым. Такое мгновение — дар небес. Мне было дозволено причаститься чему-то для меня очень важному, что со мной случается не часто. Птицы воплотили в себе первозданность, гармонию, порядок и красоту.
Присущее мне чувство времени замерло, свидетельствуя их пролет. Узор, который ученые назвали бы хаотичным, подобен скоплению туч или силуэтам деревьев. Очевидно, система включила в себя бессистемность, но и ту упорядочила! Для теперешнего меня это просто дар, чудный и удивительный. Сегодня я направлялся на работу, а природа продемонстрировала мне действительное положение дел на одной невеликой планете и напомнила о том, как же мало мы, люди, знаем и как мало ценим гармонию, да что ценим — не замечаем ее.
Читая в тот вечер газету, я отметил, что истинные последствия вырубки влажного леса не были очевидными до тех пор, пока в конце 1991 года на взгорья Южных Филиппин не обрушился тайфун. Вымытые почвы не смогли удержать воду, и массой, четырехкратно превышающей норму, вода неудержимо устремилась на равнины, загубив тысячи несчастных обитателей той местности. Как часто пишут нынче на стеклах автомобилей: “Спаси и сохрани!” Только проблема в том, что больно уж часто не желаем мы признавать свою вину во всем этом. Мы все очень рискуем, пренебрегая гармонией вещей.
Неизбывна гармония природы в нас и вокруг нас. Узреть ее — великое счастье. Часто мы понимаем это лишь с течением времени или когда ее нет. Если с телом в порядке, то на это вряд ли обратишь внимание. Если голова не болит, то коре головного мозга и дела до нее нет. Способность ходить, видеть, думать и мочиться остаются без внимания, дополняя постепенно картину общего автоматизма и неосознанности. Лишь боль, страх или утрата способны разбудить нас, повернув к проблеме лицом. Но к тому времени и гармонии уже не узреть, и не вырваться из круговерти, которая, как водопад, воплотила порядок куда более сложный и неуловимый, чем тот, что несет в себе река жизни. Как поет Джони Митчелл: “Что имеем — не храним...”
Выхожу из машины и в душе снимаю шляпу перед этими странниками, осенившими воздушное пространство над цивилизованностью больничной автостоянки сполохом природной первозданности.
Попробуй: Откинуть завесу неосознанности и ощутить гармонию в настоящем. Узришь ли ее в облаках, в небосводе, в погоде и людях, в собственном теле, в этом вот вздохе? Смотри же, смотри, прямо здесь и сейчас!
Рано утром
Когда не надо было ходить на работу, кормить и снаряжать детишек в школу и не требовалось рано вставать, Торо тем не менее все то время, что прожил на Уолдене, поднимался рано поутру и на рассвете купался в пруду. Он делал это по внутреннему убеждению, что сродни душевной дисциплине: “Это было ритуалом и одним из лучших моих занятий”.
Бенджамин Франклин известным своим изречением тоже восславил преимущества здоровья, богатства и мудрости, напрямую связанных с ранним подъемом. Но прославлял не только словесно, но и на деле.
Польза ранних подъемов не имеет ничего общего с попыткой заполнить свой день еще большим объемом работы и суеты. Совсем наоборот. Благодать ранних подъемов — от тишины и уединенности этой поры, от возможности использовать ее для расширения сознания, созерцания, возможности выкроить время для “бытия” и преднамеренного неделания. Умиротворенность, сумерки, заря, покой — все это превращает раннее утро в особое время для упражнения в полноте осознания.
Дополнительная ценность раннего подъема в том, что с ним поистине начинаешь день с самого начала. Если сможешь начать свой день, прочно держась осознанности и внутреннего покоя, то, когда придет время отправляться делать дела, делание это наверняка родится из бытия. И ты через весь свой день пронесешь здравую осознанность, внутренний покой и душевное равновесие, чего не случилось бы, выпрыгни ты из кровати и тут же, по зову долга и ответственности, схватись за дела, пусть важные и неотложные.
Сила раннего пробуждения настолько велика, что может глубоко повлиять на жизнь человека, даже при формальном отсутствии практики осознания. Ежеутреннее созерцание восхода солнца есть само по
