– Не надо – не будем. А ежели что: она у меня в обозе. Только свистни. Без стенки не тот смак.
Шепот. Ропот. Два инсульта. Хихиканье на всякий случай. Пожирание глазами первого старика‚ считая себя четвертым.
Раскроем еще один‚ самый главный его секрет: вчерашний старик хранил тайну в позавчерашней своей жизни. Это было его увлечение‚ любовь‚ пылкая привязанность к малой части пространства‚ заколдованного и очарованного‚ там‚ далеко на востоке‚ куда не добрались еще изменения. Оно не менялось‚ его пространство‚ прелестный уголок на карте‚ островок в быстротечном хаосе‚ отдохновение глазу: много зеленого‚ извилисто-синего‚ брызгами голубого‚ и это было отрадно‚ отрадно и боязно‚ как боязно бывает за единственного ребенка‚ взрослого уже и бородатого‚ прокуренного и плечистого‚ для тебя вечно беспомощного‚ когда он возвращается домой‚ поздно ночью‚ по темной‚ разбойной улице.
– Кто-нибудь! – попросил в который уж раз. – Вход со двора‚ мимо колодца с яблоней: заглянул бы.
И стиснул до боли зубы‚ чтобы не расплакаться.
2
...в сумерки‚ в тихие и печальные последние летние сумерки на скамейке Гоголевского бульвара притихли три старика.
Город глядел на них‚ равнодушно очаровывая.
Окна привораживали абажурным уютом.
Подъезды манили приветливым безразличием.
Но нет тебе входа в чужие подъезды‚ нет места под уютными абажурами‚ и не дано тебе полного растворения в летних зыбких сумерках‚ навечно и без остатка‚ чтобы обвисли на бульварных скамейках пустые оболочки ненужных одежд.
Это как близость‚ невозможно радостная телесная близость‚ когда отброшены слова и покровы‚ приличия и стыд‚ но что-то еще мешает‚ но кожа мешает‚ и память‚ и опыт прошлых прикосновений‚ и нет слияния‚ нет растворения – вскрика уснувшей души.
На Гоголевском это было‚ на том самом Гоголевском‚ переполненном до краев печалью поколений‚ на вечно прекрасном Гоголевском‚ имя которому Никитский‚ Тверской‚ Яузский‚ Чистопрудный‚ имя которому – кольцо на горле.
Звери забиваются в чащу‚ почуяв близкую смерть.
Старики выползают на бульвар‚ на постоянное сумеречное бдение.
Очарованные старики-свидетели.
– Я тут‚ – доложил Волчара‚ гениальный топтун на две ставки‚ с премиальными и сверхурочными. – Я на стреме. Без авоськи на задание не выхожу. За клиентом идешь – занимаешь очередь. Возвращаешься – покупаешь. Для дома‚ для семьи.
– Зато я‚ – доложила любящая жена-домоседка‚ – горя теперь не знаю. Жила прежде за инженером, картошку одну трескала. Нынче‚ за Лёликом‚ другой коленкор. Несет фрукт в дом‚ несет овощ‚ всякое несет питание.
– Папа‚ – закричали дети-отличники. – Реши задачку‚ папа! Из пункта А в пункт Б шел пешеход со скоростью четыре километра в час.
– За кем? – спросил Волчара. – Он за кем шел‚ наследнички мои?
Второй старик нахохлился посредине старой‚ встрепанной птицей‚ упрямо жмуря глаза на пакостный этот мир. Сухие серые волосы дыбом‚ костлявые пальцы сцеплены на животе‚ нога-деревяшка с черным наконечником выставлена вперед. Так сидят больные на приеме у врача в ожидании вызова‚ осмотра‚ уклончивых ответов‚ прятания глаз‚ а что-то подсасывает внутри‚ что-то вечно подкалывает‚ и нет сил надеяться‚ нет мужества верить‚ но только убежать‚ спрятаться‚ пересидеть. Он был сегодняшний старик‚ этот старик‚ и это для него встал напротив стеклянный куб парикмахерской‚ для него шуршали шинами холодные красавцы-троллейбусы‚ мигал омерзительным бельмом заговорщик-светофор‚ всё это было придумано для него. И как ни жмурься‚ как ни кривись‚ соринкой в глазу‚ раздражением‚ слезой из-под века, крупное слово‚ беспокойное слово‚ глумливое слово напротив – ПЕДИКЮР.
Но бас командирский‚ через много бульваров‚ треснувший от частых употреблений:
– Запе-вай!
И голос солирующий‚ голос вибрирующий‚ задыхающийся на верхах от старческого бессилия:
– Когда нас в бой... ой-ой... товарищ Сталин...
Слабый топот немощных ног.
Звякание позеленевших медалей.
Скрип потертых портупей.
– Мне кажется‚ – сказал вчерашний старик‚ пытаясь уловить шелестение неслышных знамен‚ – мы с вами еще увидим воплощенные идеалы. Всё идет к этому.
– Всё идет к войне‚ – сказал сегодняшний‚ не открывая глаз‚ чтобы не углядеть ненароком этой марширующей мерзости.
– Воевать больше не будем‚ нет-нет. Хватит с нас одной мировой войны.
– Хватит с нас двух.
Опахнуло холодом.
Прошелестело пугающе.
Затихло и опахнуло опять.
– Что вы такое говорите? Прошлое я и без вас знаю. Только что из прошлого. Чемоданы не распаковал.
– Мы все из прошлого‚ – ответил сегодняшний. – Но для некоторых оно еще не наступило.
Раскроем первый его секрет: сегодняшний старик отстал ровно на миг от теперешней жизни. Он вырвался однажды из видимой оболочки‚ он прожил восхитительный миг в запредельном крае‚ а когда воротился назад‚ – вернее‚ когда его воротили насильно‚ – мир уже ушел вперед‚ мир убежал от него‚ расплескиваясь в избытке на поворотах. С тех пор он приходит в настоящее‚ когда все уже ушли в будущее‚ а вокруг беспорядок брошенных территорий‚ тишина обнаженных пространств‚ суп на столе‚ чайник на огне‚ вмятина на простыне: миг назад тут были еще люди. Он плетется за миром‚ как раненый за уходящей армией‚ которого не подобрали и не добили‚ по следам крови‚ гноя‚ пороха и мародеров‚ и поначалу это его пугало‚ потом беспокоило‚ а там был и рад. Первым входить в будущее? – все-таки ему повезло.
Вышел к скамейке милый‚ застенчивый старикан‚ тысячу раз извинился‚ тысячу раз покривился‚ шаркнул ножкой тысячу раз:
– Я думал. Я очень много думал: отчего столько злых вокруг‚ куда деваются добрые. И у меня есть предложение. Да-да‚ есть!
И судорожно‚ бурно-торопливо‚ пока не оборвали на полуслове:
– Добрых надо беречь. Создавать условия. Женить добрых на добрых. Чтобы их дети рождались добрыми. И через пять-семь поколений процветание‚ восторг‚ полное оздоровление народов.
– Прекрасно! – воскликнул вчерашний старик. – Просто и гениально! Предлагаю место. Там‚ на востоке‚ куда не добрались еще изменения. Заповедник добрых народов!
– Ужасно‚ – сказал сегодняшний. – А злых куда девать? Злые со злыми таких нарожают злыдней, не приведи Господь!
Тот засутулился‚ заморщился‚ заскреб ногтями затылок‚ и грыз уже не ногти – поедом ел живое мясо:
– Этого я пока не продумал.
– Идите и доработайте.
Раскроем еще секрет: сегодняшний старик был одиноким знаменосцем.
Сегодняшним непростительно.
Раскроем главный его секрет: сегодняшний старик прятал под курткой полуистлевшее‚ пропахшее старческим пóтом легендарное знамя‚ намотанное и скрепленное булавками на тощей его груди. Он никогда не снимал его‚ – никогда‚ даже во сне! – чтобы случайно не развернулось‚ не взметнулось на ветру‚ не зашелестело призывно и маняще‚ не увело к очередным горизонтам помраченные толпы. И без того увязывались за ним странные люди‚ не понимая толком‚ что же их тянет следом: с потерянными глазами‚ со
