Часть первая
СЛЕД И ТЕНЬ
Всё случайное не случайно. Всё необязательное обязательно.
Шел чумацкий обоз по степи‚ вез соль из низовых земель‚ чтобы поспеть на ярмарку и продать с барышом. Волы тянули поклажу‚ хвостами отбиваясь от слепней-кровососов. Чумаки выпевали с ленцой тягучие гласные – эхом вислоусых, чубатых дедов, истоптавших эту тропу. На вечерних привалах мазали дегтем колеса‚ варили в казане кулеш‚ пили теплую горилку‚ заедали оплывшим прогорклым салом‚ валились навзничь на иссохший за лето ковыль‚ выглядывая твердь над головой‚ течение небесных светил‚ путеводную Чигирь-звезду‚ по которой сверяли намерения. Пролетал сыч к сычатам на бесшумных крыльях. Гукала неясыть от несытости своей. Падающие огни рассекали черноту ночи. Это блазнители сходили на землю к наведению порчи‚ выворотни изнаночного мира шершавили небосвод для посещения одиноких женщин‚ чьи мужья отправлялись на промысел‚ – чумаки задумывались‚ каждый о своем‚ и шумно вздыхали.
Разговоры огорожены словами. Молчания – беспредельны‚ на все стороны‚ по всем ветрам и соцветиям‚ как степи вокруг‚ обширны и поместительны‚ где места каждому – хоть руки раскидывай‚ но простора в их краю не было‚ простора в молчании не было нигде от вселенского окаянства‚ а потому костры в ночи не сохраняли‚ чтоб не привадить визгучих, лихорожих инородцев – зуб крив изо рта, выбегающих из приморского поганства на отгон людей и скота. Взглядывал из потайных убежищ несысканный люд‚ бедствиями прибитый‚ вымаливал без надежды: 'Не подступило ли замирение? Хоть где‚ хоть кому?' – 'Нет‚ – отвечали чумаки‚ – не подступило'. – 'Не отошли ли полночные страхи?' – 'Нет. Не отошли'. – 'В другой раз ужо взглянем‚ – и вновь уползали в затенья с подлазами‚ в ненадежные свои укрытия. – Зимой-то оно способнее: вкопался в снег и затих...'
'…лихо не лежит тихо.
Беда не приходит одна.
Исподволь подступали конечные дни‚ по беспечности не замечаемые‚ и в ляхолетье закружило народы – пылью по битой тропе.
Крест целовали на верность высокородному‚ опухлому и болезному‚ говорившему редко‚ обрывисто и невпопад сообразно малоумию. 'Ума нету вовсе'‚ – отписывали послы в запредельные страны‚ а ему‚ блаженному‚ пели песни и сказывали сказки‚ его потешали шуты с шутихами‚ карлы с карлицами‚ ученые медведи увеселяли плясками‚ охотники выходили на бой с волками-растерзателями‚ а он улыбался в тихом младенчестве‚ поигрывая царским скипетром‚ катая державное яблоко‚ нетвердыми ступал шагами к раннему упокоению‚ сходя в могилу беспотомственно‚ при неплодной царице.
Крест целовали на верность мужу разумному‚ худородному, начинавшему новую династию‚ 'чтобы впредь было крепко‚ недвижно‚ стоятельно навеки'. Его опасались чиноначальники‚ склонные к крамолам‚ умышляли‚ желая извести‚ а он запирался в кремлевских хоромах, пребывая в сомнениях‚ пыхал завистливой злобой к знатным соперникам‚ не позволяя детей заводить‚ дабы появление потомства не повело к честолюбивым умыслам, яростью наполнялся на всякого‚ кто обретал расположение на скопищах‚ – в ратном деле был неискусен. Слушал волхвов с кудесниками‚ прозревавших царское будущее‚ но объявился на границе след тени убиенного царевича: кому беглый чернец-расстрига‚ а кому и природный государь‚ – состояние умов стало подозрительно‚ шаткость и недоумение в войске‚ что ужаснуло государя‚ склонного и без того к испугу.
Сновали по улицам шиши‚ лазутчики-переносчики‚ подслушивая разговоры‚ шептунов хватали без промедления‚ резали им языки‚ сажали на колья за малую провинность‚ пекли на углях‚ окармливали отравой‚ умножая вселенскую скорбь и вопль. Ветры опрокидывали колокольни в недобром знамении. Птицы отлетали в иные края и рыба отплывала. Собаки пожирали собак‚ а волки волков. Бабы рожали немыслимых уродцев. Лисы бегали по столице средь бела дня. Три солнца явились и два месяца, сражались огненные полчища на полнеба‚ а у царя страх подточил силы, 'яко червь во свище ореховом', кровь проступила напоследок из носа-ушей – не унять...
Присягнули без противления его сыну – румян‚ черноглаз‚ полон телом‚ обучен премудрости и философскому естествословию‚ но подступала к столице тень убиенного царевича с охочим войском‚ дабы отобрать престол у похитителя – к тому часу‚ 'как на дереве станет лист размётываться'. Вновь хватали по улицам подметчиков с поклепщиками‚ пытали накрепко‚ томили в непродышных задухах, но партия была проиграна‚ а оттого стащили юного царя с престола‚ на водовозных клячах отвезли в заключение. Мать его удавили веревкой. Его оглушили дубиной и тоже удавили. Многолюдству было объявлено‚ что сын с матерью со страха отравились‚ а многолюдство на радостях перепилось до бесчувствия и потери жизни‚ обратившись тем самым в малолюдство...'
…шел чумацкий обоз по степи‚ вез соль из низовых земель. Писк суслика. Шевеление ящерки. Переклик ястреба и скрип колеса. Ехал в обозе престарелый рабби‚ изнуренный дорогой‚ возвращался в дальнее поселение‚ чтобы высвобождать тайны из укрытий – каждому по его разумению. Рот‚ руки-ноги в подчинении у человека‚ глаза-уши-нос не в подчинении‚ и лишь рабби управлял всеми своими чувствами. Шептались о нем‚ будто сны виделись ему кашерные‚ а некашерным не было доступа. Будто побывал в хранилище душ‚ видел всякие чудеса‚ о которых нельзя рассказывать‚ отпущен с поручением назад – уводить избранных в глубины сокровенного. 'Рабби‚ – вопрошали молодые в горении души. – Что делать‚ рабби? С чего начинать?' – 'Развязывать‚ – отвечал. – Узелки неприязни. Добром оборачивается зло‚ отложенное на потом…' Ехал с рабби преданный служка‚ угождая в пути и на привалах‚ как мать угождает ребенку‚ не помышляя о награде. Слепни не тревожили их‚ блохи не заедали на ночлеге. Ели в сторонке‚ молились в сторонке‚ а чумаки взглядывали с почтением на святого человека‚ который прозревал невидимое‚ силой своей молитвы отводил беду в разбойных краях.
Небесная доброта переменчива. Объявилась на границе тень убиенного царевича, одолела перелазы на реках и двинулась на столицу – добывать Московское государство. Следовали за тенью паны‚ шли сбродные команды‚ разноплеменные охочие люди‚ нападатели с разорителями; походя ограбили обоз‚ отобрали у рабби овчинный жупан‚ которым укрывался во сне‚ ознобили испугом. Человек мал, а испытания велики, не всякому по плечу: к ночи‚ в грозу промок рабби на яром ветру‚ подхватил простудную горячку – много ли старику надо? – и отошел к полудню в мир иной. Служка упрашивал чумаков‚ деньгами соблазнял‚ в ногах ползал‚ чтобы довезли тело до ближнего еврейского кладбища‚ но те спешили на ярмарку‚ а потому просьбам не вняли: схоронили рабби в ложбинке при дороге‚ возле одинокой корчмы‚ и отправились своим путем.
Надорвал служка одежды‚ побежал по шляху без дыхания в груди‚ взмывая на косогоры и опадая в низины‚ застучал в окна-двери:
– Которые похоронят своего! Среди чужих!.. Горе‚ кричите‚ горе!
Громко возопили сыны Израиля. Голос скорби вознесли к небу. Бежали. Стонали. Спотыкались на пути плача. Рвали на себе волосы‚ будто пришел последний их час. Роняли туфли с босых ног и не останавливались‚ чтобы подобрать. Бороды раздваивались на ветру и утекали за плечи‚ крыльями взмывая за спиной. Руки тянулись ладонями кверху‚ чтобы излилась в них небесная милость. Пальцы дрожали,
