через скалистые возвышения‚ рушится по склонам вниз‚ растрепывая себя по выступам-ущельям‚ немощными языками смиренно наползает на берег и умирает на гальке‚ притронувшись напоследок‚ лизнув‚ испробовав на вкус горькие воды мертвого Соленого моря.
Но город уже продут, и головы проветрены от застоявшихся сомнений‚ опасений‚ хаоса чуждых наслоений. Мысль добавляется к мысли‚ осмысление к осмыслению‚ желание обращается в намерение в минуту озарений: 'Доколе будешь ты сидеть и плакать?..'
– Я придумал‚ – говорит Шпильман‚ пробуждаясь от суетливого сна. – Нечто‚ невозможное к исполнению. Но я постараюсь.
– Расскажи‚ – просят настырные. – Поделись‚ – умоляют занудливые.
– Нет-нет! Слова огрубят и погубят. И так сказано больше‚ чем нужно.
Звенит неурочно будильник – приглашением в дорогу. Вышли все сроки. Поторопись, Шпильман, не упусти случай, ибо надвигается песчаная буря из Аравии, что прольется пылевым дождем, загрязнит влажные одежды после стирки, углубит сомнения, высушит слезы и намерения. Шпильман собирает вещи‚ садится в машину‚ выруливает на трассу; в голове у него свой кнесет‚ который решает большинством голосов:
– Как лучше? Семь раз по десять лет или десять раз по семь? Последнее предпочтительнее.
Сказал – и понравилось.
– От природы не убежишь‚ Шпильман! – цепляют напоследок обделенные‚ которым не терпится его состарить.
– Убежишь‚ убежишь. Если найдешь куда.
Неисчислимость – его утеха. Обладание бесконечным.
На исходе исчислимого подстерегает скука…
12
Купил баран аэроплан...
...и говорит девочке Шани:
– Садись. Покатаемся.
– Нет‚ – отвечает Шани.
Нет – не надо.
Купил баран аэроплан‚ сел и полетел... А Шани глядит на него снизу вверх‚ Шани тоже хочется в полет. Так хочется‚ что ноги тянутся на носочках и чуточку подпрыгивают‚ руки подлетают кверху‚ хвостиком подскакивает косичка‚ но она уже сказала: 'Нет'.
А баран взлетел повыше‚ разогнался подальше‚ сделал мертвую петлю‚ покачал крыльями – дразнится-завлекает. И пропеллер взбивает облака‚ как мама взбивает яичные белки для пирога с яблоками.
– Нет‚ – снова говорит Шани‚ а хочется сказать: 'Может быть'.
Нет – не надо.
Купил баран аэроплан‚ сел и полетел. А овечки на крылечке... А Шани на лавочке... А Шпильман в окошке... 'Пропеллер, громче песню пой...' – все завидуют.
Взлетел баран высоко-высоко‚ проткнул кучевые облака‚ проткнул перистые‚ обогнул солнце и пропал. 'Прощай‚ подруга дорогая‚ я не забуду твои ласки...' Час ждут‚ другой – не сгорел ли безрассудный баран на жарком припеке? А овечки на крылечке: 'Бе-еее...' А Шани на лавочке: 'Ой-ой-ой!..' А Шпильман из окошка: 'Ох-ах!..' Вернулся наконец баран‚ присоседился – с подпаленной шерстью‚ облупившимся носом‚ весь из себя счастливый.
– Садись. Покатаемся.
– Не больно и хотелось‚ – говорит Шани‚ а намеревалась сказать: 'Да'.
Желания не отбрасывают тени.
Упал баран. Разбился аэроплан. Плачут овечки на крылечке. Плачет Шани на лавочке. Грустит Шпильман в окошке‚ сглатывая слезу. 'И может быть, в последний раз гляжу я в голубые глазки...' Но папа девочки Шани – лев рыкающий‚ мастер на все руки-ноги – оглядел-осмотрел‚ подкрутил-подвинтил‚ просверлил-заклепал барана‚ и стал тот как новенький.
Купил баран другой аэроплан‚ сел и полетел. А овечки на крылечке – шерстка завитая‚ глазки лаковые‚ носик пуговкой, а овечки на крылечке: 'Бе-еее...' и больше ничего. Чего еще? Им и того достаточно. А Шпильман сидит в кабине рядом с пилотом, зубы стынут от восторга. А Шани сидит рядом со Шпильманом и попискивает от удовольствия. А по траве бежит девочка Михаль‚ перепрыгивая через цикламены с маками‚ бегут наперегонки Сарра с Томером‚ Ами и Даниэла в погоне за ускользающей тенью‚ с распахнутыми руками-крыльями‚ и жилкой дрожит в каждом – полететь‚ полететь!..
Спросят любопытствующие у светофора:
– Куда собрался еврей?
– В Африку. Напротив Мадагаскара.
Ладонью огладить руль‚ на скорости вписаться в поворот – путь не в тягость‚ отдаться на волю затертого асфальта‚ который заворожит и утянет в кружения‚ прокладывая дорогу в пустыне воображений‚ – где ж ты вынырнешь‚ Шпильман‚ в каких далях‚ отрешившись от щедрого восторга прошлого и горьких сожалений настоящего?
– Прощайте – вы остаетесь!..
Часть третья
ЭХО СКРЫТЫХ ГЛУБИН
1
Город, который Он выбрал для Своего присутствия, – как Он выбирал?..
Чтобы населен был и покоен посреди ясного дня, не омрачался невзгодами, не оскудевал дождями, тенью, обильной росой. Чтобы не иссыхали фонтаны в излиянии оливковых масел. Не пустели кувшины у разносчиков воды. Не опадали стены, обтроганные руками. Чтобы не переводились в городе умелые каменотесы‚ ткачи с горшечниками, составители благовонных мазей и говорливые старцы на площадях‚ предваряющие поучения непременным присловием: 'Слышал я от учителя моего...' И чтобы сходились мудрецы в виноградниках‚ отличные походкой‚ речью‚ одеянием‚ множили число учеников‚ побуждаемых к пониманию‚ наговаривали в закрома памяти: 'И случилось в дни прежние‚ в городе на камнях и из камней‚ который притягивает и не отпускает...'
Город говорит вослед:
– Не люблю‚ когда меня покидают. Мне это не по душе.
– Что я тебе? И почему я?
– Улицы пустеют. Жители сиротеют. Скорбят знающие тебя.
Начиная всякий путь‚ а то и знакомство‚ Шпильман угадывает заранее‚ чего не сможет‚ куда не пробьется‚ до кого не достучится‚ и это его печалит.
– Хочешь‚ чтобы я остался?..
Но город уже огородился холмами‚ как запахнулся в былое. Это на его памяти опадал огонь в неугасимом светильнике‚ врата Святая Святых открывались сами собой‚ будто приглашали завоевателя‚ праведники затворялись в домах из-за обилия нечестивцев на улицах, но мера грехов еще не наполнилась‚ не наступил час гибели. Тлел уголь в ладони архангела‚ огневидного и пламеносного. Земля покоилась в довольстве. Арфы звучали в городе‚ лютни с тимпанами‚ ели‚ пили‚ хмелели в праздности до скончания‚ казалось‚ поколений: дожди вовремя‚ хлеба досыта‚ вина допьяна‚ сочной травы для скота, – пресыщение убивало праведность. Жили они беспечно‚ осквернялись раздором в позоре-бесславии‚ сходили неприметно с путей согласия: каждый делал‚ что вздумается‚ во зло другим‚ а выходило во зло себе. Намеком намекали – не слушали. Явления являли – не внимали. Подступил месяц дурной планеты, не дождался архангел, бросил
