Море внизу. За морем та сторона, где Моше застыл некогда в печали на горе Нево напротив Иерихона, где воды Иордана сводчато возносились ввысь‚ на триста верст к небесам. Оттуда задувает ветер‚ приносит с собой прерывистые запахи горьких вод. Самолет пролетает понизу над Соленым морем‚ гонится за ним орел‚ возмущенный вторжением неведомого соперника. Шпильмана оттесняют, то ли случайно‚ то ли намеренно; теперь возле нее сослуживец в кипе: нашептывает негромко‚ напористо – она не отвечает. Пробивается к Шпильману‚ говорит‚ не глядя:
– Сбежим?
– Сбежим‚ – отвечает он.
Уходят под общими внимательными взглядами к дальней окраине скалы‚ которую посещают лишь самые любознательные. Там тишина. Безлюдье. Птицы угольной расцветки подлетают без боязни‚ берут из рук хлеб и поедают не спеша. Слышен голос:
– Грузим детей своих, грузим внуков… Мне горестно, что оставляю их в таком мире. И стыдно.
Троюродный Шпильман – он тоже тут. Возвышается на остатках южной крепости‚ над крутым обрывом – не нырнуть в сутолоку. Замечает ли он слушателей‚ Стоящий поодаль? Волнуется – кто бы не взволновался, кричит в небо:
– Мы приходим. И мы проходим… Отчего не наступает конец беде?!..
Нет ответа. Нет даже эха. Затаились неподалеку цари с когортами наготове: Широй и Плеус‚ Дметрос и Геркуланус‚ Артемус‚ Ахтенус‚ Селекус и Армилус – головой над всеми.
Слезает со стены‚ подходит к ним:
– Обезьянка в красных штанишках увидела поломанный рельс. Что она должна сделать?
– Ничего‚ наверно‚ – отвечает Шпильман.
– Вы что! А паровоз? Паровоз-то едет.
– Тогда не знаю.
– Сдаетесь?
– Сдаюсь.
– Объясняю. Обезьянка должна снять штанишки и помахать ими. Машинист увидит красное и остановится.
– Это‚ наверно‚ большая обезьяна‚ – говорит Шпильман. – С большими красными штанами.
– Нет‚ обезьянка маленькая.
– Но паровоз-то большой... – Шпильман уже нервничает. – Огромный паровоз на огромной скорости. С него не заметишь красные штанишки.
– Нет‚ – отвечает категорически. – Обезьянка маленькая. Маленькая обезьянка в красных коротких штанишках.
Орел парит в вышине. Возможно‚ тот самый‚ что изгнал самолет из своих владений. Троюродный Шпильман глядит неотрывно‚ завистливо‚ словно предпочел бы час полета году ползучей жизни…
…это он‚ он выдумал когда-то обезьянку‚ которая махала штанишками возле поломанного рельса. Тот паровоз был далеко‚ а теперь уже на подходе‚ надвигается и грохочет; слепой машинист сурово глядит вперед‚ сумасшедший кочегар азартно подбрасывает уголь в топку‚ лопату за лопатой‚ крохотная обезьянка машет и машет выгоревшими на ветру‚ трепаными штанишками....
Они смотрят на него и молчат. Он смотрит на них:
– Приемник. Мой старый, безотказный радиоприемник. Кинулся со стола на пол, покончив с этими новостями. Приемники – они подвержены…
Они не улыбаются. Он не улыбается:
– Сбежали?
– Сбежали‚ – отвечает Шпильман.
– Не буду вам мешать.
И добавляет на отходе‚ недоступное их пониманию:
– 'Как хорошо‚ что некого терять...'
9
Неровные ступени прорезаны в скале. Узкий спуск. Тишина. Блик солнечный через пролом под потолком. Эхо от голоса‚ если вскрикнуть. Когда-то здесь была вода‚ много воды для полива и утоления жажды – теперь сухо.
Звонит теща Белла:
– Шпильман‚ у меня трудности.
– Прости‚ Белла‚ я не один.
– Я тоже. Твой внук хочет быть кенгуру. Фиолетового цвета.
– Очень хорошо.
– И чтобы кенгуренок в кармане был фиолетовым.
– Еще лучше.
– Шпильман‚ где ты видел таких кенгуру? В каком магазине? Придется пошить на Пурим.
– Белла‚ что ты от меня хочешь?
– Купи материал. И получше.
Они сидят на дне бассейна, укрытые его стенами. Хрустит галька под ногой – кто-то проходит поверху. Вспархивает голубь, здесь поселившийся. Сообщает женщине‚ которая рядом:
– Внук желает обратиться в кенгуру. Фиолетового цвета. Что-то новое в его воображении‚ а я упустил. Меня это беспокоит.
Задумывается. Отвечает негромко:
– И я хотела. Стать кенгуренком‚ запрятаться в сумку к матери‚ где тепло и не страшно...
Прохлада на дне бассейна. Гулкая насыщенность скальных пустот. Проверка молчанием.
– Приглашаю в детство‚ моя госпожа.
Кусает губы. Раздумывает. 'Что-то не порхается‚ Шпильман. Это ты понимаешь?' – 'Это я понимаю. Приоткройся – и тебе приоткроются'. – 'Некому‚ Шпильман‚ некому. Чего не было‚ того не вернуть'. – 'Легкое беспокойство. Потребность перемен. Желание быть любимой – что с этим?' – 'С этим плохо'. – 'Поправим‚ моя госпожа‚ это мы поправим...'
Шпильман возглашает:
– Рассказ-ключик. Для отмыкания дверей.
– Ключик?
– Ключик.
И начинает без промедления:
К Томеру прилетает бабочка...
...которая умеет мурлыкать.
Он надевает перед сном пижаму‚ ложится под одеяло, и появляется красавица в цветном трепетании‚ пристраивается рядом на подушке‚ намурлыкивает ласковые сны.
Такое случается не с каждым и всё же случается. А что тут удивительного? Мурлычет мама‚ когды папа нашептывает ей ласковые слова. Мурлычат Шани с Михалью над сладким пирогом. Мурлычет за компанию Сарра‚ выкладывая на тарелку вкусные кусочки. А бабочка старается для Томера.
– Тоже хочу‚ – сказал Шпильман. – Чтобы для меня.
Обычно он спит всю ночь и спит замечательно: голова еще опускается на подушку‚ а Шпильман уже досматривает первые сны. Но в этот раз ему не спалось – от обиды и всеобщей неблагодарности‚ ибо не мурлыкалось возле него‚ не урчалось‚ и к рассвету замучила Шпильмана тягостная бессонница.
Пошел к Томеру:
– У тебя лягу.
И что же? Томер спал всю ночь под мурлыканье бабочки‚ а он – в той же комнате – ничего не слышал и опять не заснул до утра.
– Кому ты вообще нужна? – решил Шпильман. – Сам стану. Сам себе.
Мурлыкал. Курлыкал. Ворковал. Изрекал яростное 'Гыр-гыр-гыр...' – до горлового басовитого клокотания‚ переходящего в пробулькивания. Утром вошли к нему и увидели: бледный‚ невыспавшийся Шпильман крякает‚ хрюкает‚ стучит головой по подушке‚ словно дятел по дереву.
