труда».
Лязгнули отодвигаемые стулья, и троица двинулась к выходу из бара.
– Пойдемте-ка по номерам, вздремнем чуток, – предложил коллегам магнат. – А то ночью, я чувствую, спать не придется.
И снова ответом ему было идиотское, угодливое хихиканье…
Сергей не видел, да и не мог видеть, как, выйдя в гостиничный холл, один из лесоторговцев (тот, что принял импровизированного бармена за киллера) подошел к портье и принялся что-то втолковывать ему, то и дело кивая в сторону бара…
Глава тридцать шестая
Внутри будто рос прохладный воздушный шар, который вот-вот поднимет доктора кудато на недосягаемую высоту… Не давая увлечь себя эйфорией полета, Алексей прошел в гостиную, прибавил децибелов в стереоколонках. И, пританцовывая, постарался сосредоточиться на феерически мелькавших в сознании сочетаниях цифр: тридцать, двадцать девять, двадцать семь… Пять, три, два, один…
В дверь длинно позвонили. Надежда! Кто ж еще? Приперлась все-таки, видно, надоело ей слушать короткие гудки в телефонной трубке.
Алексей был раздосадован. Буквально за пару секунд до того ему уже начало казаться, что цифры обретают свой неповторимый, индивидуальный характер: Тридцатка дышит самодостаточностью и оптимизмом; Двадцать Девять в нерешительности задумалась, уплывать ли ей куда-то в пространство или сначала поквитаться со своими визави; у Двадцати Семи – внутренний разлад, и топорик семерки вот-вот рубанет по доверчиво подставленной шее двойки… Цифры уже принялись было обсуждать свои взаимоотношения, как их разговор был грубо прерван каркающим звуком входного звонка.
Алексей стер пот со лба, бесшумно метнулся в прихожую и осторожно посмотрел в глазок.
Искаженное линзой, ему улыбалось лицо Ирины. Да-да, эту девушку зовут Ириной, они познакомились позавчера в зоопарке… Он еще не подал руки, извинился, что пропах рыбой…
Только на этот раз юная воспитательница была одна, без маленькой девочки.
Алексей распахнул дверь, и Ирина смело шагнула в полутемную прихожую.
– Надеюсь, сегодня ваши руки не пахнут рыбой? – прошептала она.
Геннадий шел городским сквером, рассеянно поглядывая на пьющих пиво граждан и гражданок. Шел налегке: дипломат вместе с содержащимся в его утробе миллионом перекочевал к аспиранту Рябинину.
Боковым зрением иеромонах зафиксировал сидящего на лавочке отца, но не только подходить к нему, а даже и смотреть в его сторону не хотелось. Не хотелось вообще ничего, даже пива.
Сейчас семь вечера, в десять он должен быть в общежитии аспирантов. Второй этаж, комната двадцать два. Легко запомнить. Там Геннадий получит компьютерную распечатку решения головоломки Виктора Петровича.
И все. Этот кошмар закончится навсегда. Пойдет совсем другая жизнь.
Валентин Николаевич Мокеев тоже заприметил сына, проходившего неподалеку, и у бывшего атташе, как и у Геннадия, отнюдь не возникло желания обменяться приветствиями.
Как говорится, виделись… И еще увидятся сегодня, причем, надо думать, при весьма и весьма радостных обстоятельствах.
К лавочке быстро подошел аспирант Рябинин, осмотрелся по сторонам. Многолюдно, конечно… Однако Мокеев-старший сам назначил это место встречи, пусть пеняет на себя, если ему жизнь не дорога.
– Добрый вечер, господин Мокеев, – сухо приветствовал опального дипломата Рябинин. – Может, все-таки нам стоит где-нибудь уединиться?
Аспирант до пота в ладони сжимал ручку чемоданчика из крокодиловой кожи. Того самого чемоданчика, который передал ему странный парень по имени Геннадий.
– Добрый, добрый, – кивнул Валентин Николаевич, пристально глядя в лицо Рябинина. – Помните старую картежную поговорку? «Джентльменам верят на слово». Я вам верю. Просто поставьте дипломат на скамейку. Рядом со мной.
Рябинин пожал плечами и прислонил свою ношу к бедру Мокеева.
– Здесь ваш миллион. Весь. Копейка в копейку.
И добавил:
– Карточный долг – долг чести.
– Похвально, – Мокеев удовлетворенно похлопал по теплой коже чемоданчика. – Честно говоря, даже не ожидал от вас…
– Напрасно, – с обидой вскинул голову аспирант. – Напрасно, господин атташе. Впрочем, я рассчитываю уже сегодня у вас отыграться. Как обычно, в баре на пруду, вы как? Не против?
– Против, – Мокеев поднялся со скамьи, широко, просветленно улыбнулся. – Отныне и навсегда… Я, знаете ли, больше не играю.
Поймав удивленный взгляд Рябинина, Валентин Николаевич в каком-то порыве откровенности заговорил:
– У меня сын монах, настоятель церкви… А я, стало быть, отец монаха. Это понять надо…
Мне вон сколько лет понадобилось.
– Так вы что же?.. – еще больше изумился Рябинин.
– Не-ет, – с грустью молвил бывший атташе. – Какой из меня инок? Это ж ангельский чин… А о деньгах не жалейте. Не знаю, где вы их взяли, но истрачены они будут на благое дело. Как говорится, лучше не придумаешь.
– Догадываюсь, – вздохнул Рябинин, коротко кивнул и зашагал прочь по дорожке.
Тут только Мокеев-старший осознал, что держит в руке дипломат, как две капли воды похожий на его собственный. Да, кстати! Ведь и у Генки был такой же…
– Минуточку! – крикнул Валентин Николаевич вслед аспиранту. – Скажите, откуда вы взяли такой дипломат?
Но Рябинин уже повернул к выходу из сквера. Догонять его Валентину Николаевичу не хотелось.
На душе у бывшего атташе советского посольства в Париже и отца-основателя местного зоопарка Мокеева было покойно и радостно.
Глава тридцать седьмая
Итак, решение пришло к нему само! Пришло безо всяких усилий с его стороны, без этой чудовищной для новичка дозы омнопона. Можно было и не разбивать вдребезги стеклянный шкаф с наркотическими препаратами, не подставляться под увольнение из клиники, не мучиться в нерешительности над шприцем, наполненным прозрачной жидкостью…
Вот оно, решение, лежит рядом с ним в виде прелестной, испорченной девушки, подруги и, надо полагать, наперсницы магната по имени Виктор Петрович.
Решение в обнаженном виде. Голое, так сказать.
Алексей посмотрел на часы. Семь вечера.
– Ну, милая, тебе пора, – он коснулся плеча Ирины.
И внезапно ощутил нарастающий прилив беспокойства. «Тревоги, страхи, психозы – все это результат действия омнопона», – вспомнил Алексей строки из своей диссертации.
Что-то слишком уж быстро у него наступила обратная реакция на препарат. Эйфория сменилась тоской и озлоблением…
