— А можете еще пять минут подождать? — попросил Орджоникидзе. — Понимаешь, Иван Алексеевич, что мне нужно от тебя? Во-первых, посмотреть современные коммуникации такого завода, как ваш. Это, я думаю, успею сделать в другой раз.
Лихачев запротестовал:
— Раз уж приехали, то прошу пожаловать на завод. На пальцах не растолкуешь всего. Все покажу в тех же цехах, мне самому нужно так и так побывать там.
— А как же грибы? — усмехнулся Орджоникидзе,
— Пусть растут! Никуда не денутся. Без нас обойдутся.
— Нехорошо получается… — сокрушался Григорий Константинович.
— На коммуникации не больше двух часов уйдет, ручаюсь, — успокаивал директор наркома и осторожно спросил: — А какой второй вопрос?
— Сталин заставляет меня делать свои советские драги. Ты знаешь, что такое драги?
— Сложные землеройные машины, — заметил Лихачев.
— Главное — очень дорогие, да и с неохотой нам их продают. А нам нужно на пятилетки много золота.
— Непростое дело, эти драги… Где бы я мог их посмотреть?
— Ближе всего — на Урале.
— А ты не возьмешься их делать?
— Нет, это далеко от автомобилестроения…
— Ладно, ладно. Посмотрим. Только обещай съездить со мной на Урал. Там, кстати, следует ставить новый автомобильный завод…
— Переговорю с кем нужно и с удовольствием буду спутником, — заверил Лихачев своего наркома.
Орджоникидзе, ласково взглянув на ребятишек, усмехнулся:
— Так куда с тобой, Ляксеич, как зовет тебя вахтер, направимся: за грибами или за коммуникациями и профилактикой?
— Вот Егор Филиппович поедет с этой командой, а мы с вами — на завод.
Орджоникидзе попрощался со всеми, кто сидел в машине Лихачева, и, подавая мне руку, спросил:
— Как дела идут на авиационном заводе?
Я ответил, что серийное производство наладилось, а конструктор Архангельский наметил пути усовершенствования своей машины СБ под более мощные моторы.
— Все это хорошо, — заметил нарком, — но в Испании Гитлер показывает крепкие зубы! Особенно буйствуют его истребители «мессершмитт»… Не пора ли нам подумать о новых бомбардировщиках?
— У товарища Петлякова, да и у самого Туполева сейчас проектируются более современные самолеты, — ответил я.
— Сейчас для нас очень важная пора. Нам нельзя зевать, тратить время зря и отставать, особенно в вооружении! Страшный зверь вылез из укрытия. Нам нужно быть начеку… — еще раз пожимая руку, озабоченно сказал Серго Орджоникидзе.
1981 г.
НАЧВОЗДУХ*
* Так сокращенно называли должность начальника Военно-Воздушных Сил РККА и члена РВС республики (по авиации).
Яков Иванович Алкснис является одним из самых активных и ярких организаторов советской авиации, стоявших у ее истоков. Я всегда поражался его неиссякаемой энергии, жизнерадостности, настойчивости, требовательности и большой любви к людям. Он был для всех, кто его знал, с ним работал, образцом настоящего коммуниста, честного и принципиального человека, безупречного командира и начальника.
Расскажу о трех эпизодах из жизни этого человека.
1. Поучительный урок
Московский центральный аэродром имени Фрунзе.
Небольшая группа летчиков-испытателей НИИ ВВС окружила своего командира комбрига А. И. Залевского. Адам Иосифович, человек веселый, рассказывает нам свежий остроумный анекдот. Наш смех перекрывает только грохот моторов самолета ТБ-1, вблизи которого мы стоим.
Комбрига Залевского я знаю хорошо, и мне видно, что ему сейчас не так уж и весело, в такие моменты он обычно снимает с головы шлем с летными очками, почесывает лысоватую голову. Вот и сейчас он то и дело бросает озабоченный взгляд на подготавливаемый к полету ТБ-1 или, обернувшись, смотрит на центральный пост управления аэродромом, называемый летчиками «будкой Райвичера» .
Казалось, что опытный руководитель испытателей веселит нас, чтобы снять у своих подопечных предполетное напряжение, зная, какие ответственные задания мы собираемся выполнять сегодня. Видимо, поэтому кто-то неожиданно спросил:
— Если не секрет, товарищ комбриг, скажите, куда вы собираетесь на ТБ-1?
Залевский еще раз оглянулся в сторону главных ворот аэродрома и ответил:
— Алксниса собираюсь сегодня выпускать…
— А зачем нужно начальнику ВВС перепробовать все самолеты? Он же не собирается быть испытателем? — спросил мой сосед.
— Нужно знать характер этого человека, чтобы ответить на твой вопрос, — сказал Адам Иосифович и, подумав, добавил: — «Доверяй, но проверяй» у Якова Ивановича не просто фраза, а система управления воздушными силами, закон его повседневной деятельности. Вот он и хочет иметь свое мнение о свойствах самолетов, которые имеются на вооружении, и судить о качестве нашей работы как испытателей, а также — промышленности.
— Ну, тогда ему придется много потрудиться на аэродромах и в воздухе, — заметил тот же испытатель.
Залевский кивнул головой в знак согласия и, улыбаясь, сказал:
— Сегодня с 6 утра мы сделали с ним три полета, после чего он уехал к себе в управление и предупредил, что после совещания к 11.00 снова вернется, чтобы продолжить обучение. Приказал ждать…
Все стали смотреть на свои часы. Оставалось всего тридцать минут. Механик ТБ-1 доложил комбригу о готовности машины к полету.
Когда прибыл Алкснис на аэродром, я не видел, так как выполнял задание.
А позже на пути в летную комнату я неожиданно встретил большую группу летчиков, механиков и мотористов авиабригады НИИ ВВС, наблюдавшую за бледным, расстроенным бортовым механиком самолета ТБ-1, за командармом с поникшей головой и за комбригом Залевским.
Адам Иосифович громко говорил:
— Вот нас трое, летавших со струбциной на левом элероне. Кто же виновник этого позорного происшествия?
— Я, товарищ командир бригады! — с дрожью в голосе ответил механик.
Комбриг, взглянув на перепуганного бортача и на Алксниса, медленно произнес:
— Ваша вина безусловна, — констатировал Адам Иосифович, махнув рукой на бортмеханика. — Но главным виновником, видимо, являюсь я, — добавил Залевский.
* Струбцина — зажимное устройство, стопорящее рули управления самолетом, когда он стоит на земле. Без зажимов рули под действием сильного ветра могут приходить в движение и при предельных отклонениях ударяться об упоры и получать повреждения.
** Жаргонное слово «бортач» означало: бортовой механик.
Начальник ВВС, словно после тяжкого раздумья, поднял голову, выпрямился и удивленно смотрел на
