мертвец?»
Секретарь райкома переложил с коленей на стол свой маузер и сказал резко: «Вот как коммунисты преподают друг другу старые мусульманские заветы, забывая об учении Ленина…» Затем вскинул маузер и крикнул: «Вы куда вломились? Оружие на стол!..» Незваные гости оглянулись и увидели, что все члены бюро райкома успели наставить на них револьверы. Деваться некуда. Они со злом и ненавистью положили оружие на стол секретаря, который спокойно сказал: «Не знаю, кого вы хотели пристрелить, но этого мы вам не простим. Вы не партийцы, не ленинцы! Вас слишком рано приняли в партию… Убирайтесь отсюда!»
Гневные, возбужденные горцы кричали: «Как ты, секретарь, можешь прятать негодяя? Все видели, что он бежал сюда!.. А ты пистолеты отобрал, из партии обещаешь выгнать…» — «Повторяю: из партии вас исключит своя организация или партийная комиссия. Ну какие вы коммунисты, подумайте?» — «Ему можно было убить нашего брата, а нам ты не даешь наказать кровника…» — «Вот вас и того кровника, за которым вы гнались, все равно исключим из рядов партии, от которой вы хотели получить одно лишь право: право ношения оружия. Предупреждаю, кровников будем судить беспощадно!.. Отправляйтесь отсюда!»
Когда все ушли, секретарь вытолкнул ногой из-под стола спрятавшегося. Горец поднялся и стал вкладывать наган в кобуру.
Секретарь вышел из-за стола, вытащил у него пистолет и сказал: «Ты почему не признался своей партийной организации, что убил человека по запрещенным Советской властью законам кровной мести? Считай, что ты не член большевистской партии. Коммунисты убийцами не бывают!»
…Помню 15 июня 1938 года. Жаркий солнечный день. Еду по извилистой горной дороге на автомашине. Внизу, в долине, прекрасные сады. Вижу много работающих женщин и думаю, а где же джигиты? На пути красивый, аккуратный аул. Шофер просит разрешения остановиться — залить воду.
Выхожу из автомашины. Среди раскаленной тишины слышу, гармонь играет лезгинку, а сам думаю: «Как же так? Кто может танцевать? Старики? Дети? Ведь женщины работают в саду».
Через пять минут видим идиллическую картину: в черкесках мягкого бежевого цвета, с кинжалами, в папахах и в мастерски расшитых сапогах танцуют в кругу пять молодых джигитов. Возле белой сакли на длинной скамье сидят еще пять мужчин. И надо же, на гармошке этим лоботрясам играет женщина средних лет. На ней красивый платок, щеки пылают, глаза горят, но на танцы мужчин она не смотрит, самозабвенно, мастерски, тонко, с переливами играет лезгинку.
Мы подсаживаемся на лавку. Рядом со мной оказывается молодой паренек, на правом боку у него пистолет. Видимо, комсомольский активист.
Обращаюсь к спутникам: «Это что? Правило? Женщина работает, мужчина пляшет?» Один мне объясняет: «Пережиток! Вредный, но трудно с'ним бороться… Джигиты. Да еще холостяки!» Опять я сталкиваюсь с несправедливостью…
Но, честно признаюсь, джигиты здорово пляшут! Сколько грациозности и в то же время дерзости, ловкости и силы в этих танцах жителей далеких высокогорных аулов! Пожалуй, им позавидует любой профессионал, любой артист.
Говорю обкомовцу: «Красиво, но некстати. Нелепо!» Он соглашается со мной.
В этот момент на склоне горы вижу медленно двигающуюся фигуру. Вскоре становится ясно, что спускается человек с каким-то грузом. А еще через 20 минут вижу старенькую сед^ю женщину, навьючившую на себя большую охапку хвороста. Она проходит совсем близко от танцующих, не обращая на цих внимания.
Я спрашиваю рядом сидящего с наганом на боку молодого горца: «Кто эта старая женщина?» — «Мой мать…» — отвечает активист. «Так почему вы не сходили за хворостом? Почему, наконец, последние метры до сакли вы не донесете хворост?!»
Молодой человек даже вскочил от изумления и громко закричал: «Авторитет, товарищ Байдуков! Авторитет!..»
К сожалению, война с белофиннами в 1939–1940 годах, а затем Великая Отечественная 1941–1945 годов оторвали меня от очень интересных, необычных людей — моих избирателей.
Прошло много лет. Дагестанская республика в иачале 1981 года отпраздновала свое шестидесятилетие. Яне смог побывать у них на торжестве. Однако дагестанцы настойчиво меня приглашали, особенно упорно добивался этого республиканский комитет телерадио.
В конце концов я пошел на нарушение запрета врачей летать. Рассуждаю: «В прошлом году слетал в США, а почему не слетать в Махачкалу на Ту-134?»
В самолете пассажиров полным-полно. Здесь малыши, женщины, мужчины разного возраста и национальностей. Но не вижу никого в черкесках! Изредка виднеются только папахи… А где же джигиты с кинжалами? Белоснежные рубахи и добротные костюмы. Интересно, каким стал Дагестан сейчас?
Через два с половиной часа полета мы садимся в Махачкале.
Хорош старый аэропорт, но мал. Рядом строится новый. Огромный парк самолетов и вертолетов. После очень сердечной встречи на дагестанской земле сразу из аэропорта поехали в Дагестанский обком партии.
Магомед-Салам Ильясович Умаханов, первый секретарь обкома, встает из-за стола, и мы знакомимся. Умный, образованный и опытный руководитель Дагестанской партийной организации, он производит приятное впечатление. Он предугадал, что меня сразу же потянет в горы, куда я впервые прилетел 44 года назад и где началось мое знакомство с многонациональной страной, отстававшей на много веков от цивилизованного мира.
Товарищ Умаханов уточняет: «В горах на перевалах снег и туман. Пока нельзя обеспечить полет на вертолете или пробиться на автомашине. Вы скорректируйте план вашей поездки, а как улучшатся метеоусловия, доставим вас в горы. А пока прошу повстречаться с молодежью Махачкалы, посмотреть всемирно известные электростанции, особенно на реке Сулак, загляните на наши заводы, в вузы и школы. В Дагестане есть что посмотреть…»
Я задал вопрос: «Какое чудо подняло развитие Дагестана выше уровня самых высоких гор?»
Умаханов усмехнулся и серьезно сказал: «Вы старый коммунист, знаете, конечно, что после катастрофического землетрясения 1970 года партия призвала все союзные и автономные республики, все края, области и округа организовать конкретную интернациональную помощь попавшему в бедствие Дагестану. Если вы не забыли старую Махачкалу, то вам будет любопытно посмотреть со смотровой площадки на город. Перед вами развернется современный, культурный центр республики». — «С воздуха я Махачкалу не узнал, товарищ Умаханов. С удовольствием посмотрю ее с земли…»
Из беседы с Магомед-Салам Ильясовичем узнал, что численность в ДАССР к 1979 году достигла 1,6 миллиона человек, объединенных в 330 тысяч семейств. Узнал, что Советский Дагестан вырабатывает электроэнергию, нефть, газ, станки, насосы, стекло, кирпич, хлопчатобумажные ткани, бельевой и верхний трикотаж, обувь кожаную, ковры, консервы всех видов, виноградное вино, зерно, мясо, молоко, яйца и т. п….
«А сколько в Дагестане врачей?» — задаю я вопрос. Умаханов, подумав, отвечает: «Около 5500 человек».
О количестве районов, плотности населения и числе городов секретарь обкома тоже все знал отлично: «Наша республика занимает 50,3 тысячи квадратных километров со средней плотностью 33 человека на 1 квадратный километр. Районов — 39, сельских Советов — 593, а населенних пунктов почти 1600… Вот поездите, полетаете по Дагестану, и вам из первых источников расскажут, как выросла новая столица, десятки заводов, сотни колхозов с помощью чуда, называемого интернационализмом».
Из обкома еду на смотровую площадку Махачкалы. Город, безусловно, красивый, приморский, а точнее, прикаспийский. На север тянутся пляжи, еще пустынные весной. Этим пляжам предвещают большое будущее, вблизи их будут строить санатории, дома отдыха, пан «сионаты. В городском пейзаже множество зелени, среди новых зданий вижу гостиницу «Ленинград», в которой мне суждено эти дни жить. Сопровождающие рассказы-; вают, что каждый гвоздь, кирпич, полотенце, кровать или блюдце — все доставлено рабочими Ленинграда.
Вдали вижу прикаспийскую железную дорогу, явно мешающую нормальной жизни горожан. Она так и просится в тоннель. Вправо, совсем рядом вершина горы, на которой мне пришлось после войны побывать.
