Было видно, с какой радостью репортер выключил магнитофон. Поэтому, перестав перечислять знакомых, я сказал на прощание: «Не смущайтесь, дорогой. Человек создал ножницы не только, чтобы кроить платье, они хорошо режут бумагу и даже железо, а не только магнитофонную ленту…» Паренек заулыбался и быстро скрылся за дверью.
Вскоре за нами заехал Алан Коул, усадил всех в собственный микроавтобус «шевроле» и под звуки радиоджаза повез на свой завод.
На заводе Коула забастовка. У входа небольшая группа пикетирующих, работают только в горячих цехах.
Алан рассказал, что совместно с финской компанией их завод изготовляет зубчатые колеса диаметром от нескольких метров до нескольких сантиметров. Спрос на эти шестерни большой не только в США, но и на заводах Европы, Азии, Африки, Малой Азии и Филиппин. Это объясняется тем, * что их шестерни имеют на зубцах пластмассовые насадки, повышающие износоустойчивость и обеспечивающие бесшумную работу изделий.
В кабинете президента компании много снимков, отображающих перелет экипажа Чкалова в 1937 году и посещения Советского Союза членами мемориального ванкуверского комитета. Из сейфа он достал подлинник моей книги «Чкалов», переведенной американцами.
«Алан, — обратился я к Коулу, — скажи, пожалуйста, почему ты мою книжку хранишь в своем заводском сейфе? Может, лучше ее держать в домике Маршалла рядом с бюстом Чкалова?»
«Боюсь, украдут… Вот если нам удастся выпустить книгу большим тиражом, тогда посмотрим…» В разговор вступил Джесс Фрост: «Американо-советские отношения все более и более превращаются в гонку между просвещенным разумом и катастрофой. Вопрос о том, необходимо ли международное сотрудничество и желательно ли оно, не подлежит обсуждению.
Американо-советское сотрудничество тем более необходимо, что от него зависит общая способность к выживанию…
Недавно я просмотрел обзор, составленный для «Американской ассоциации за прогресс науки». Мистер Лорен Грэхэм опросил 350 американских ученых относительно ценности американо-советских обменов, поставив перед ними вопрос: «Как бы вы оценили ваши результаты сотрудничества с Советским Союзом?» 74 процента дали ответы: «блестящие» и «очень хорошие»…
Сидевший за своим рабочим столом Алан Коул встал, намекая, что затянувшееся обсуждение этой проблемы может сорвать всю сегодняшнюю программу.
Потом положил уникальную книгу в сейф, и мы поехали в муниципалитет города Портленда. Здесь нас встретила женщина лет пятидесяти — мэр почти миллионного города Портленда.
Миссис вежливо пригласила присесть и стала спрашивать о первых моих впечатлениях.
Я сказал, что Портленд выглядит еще мощнее, но извечная его слава — красота роз — сегодня весьма поблекла…
«Продолжает выбрасывать пыль взорвавшийся невдалеке вулкан. И, несмотря на дожди, эта пыль так терроризировала население нескольких штатов, что пришлось эвакуировать легочных больных, в первую очередь страдающих бронхитом и особенно бронхиальной астмой… Конечно, господин Байдуков, город сильно проигрывает от нескончаемых осадков вулкана — розы, посыпанные толстым слоем пепла, почти неразличимы, а у нас, как вам должно быть известно, на днях национальный праздник цветов.
Не знаю, что готовит нам бог, но некоторые болтают: вулкан будет угнетать нас подряд 12 лет! Представляете?!»
На прощание я пожелал мэру города удачи, счастья и процветания.
На улицах шла самоотверженная борьба с пеплом, который смывали дожди и водосмывщики, убирали бульдозеры.
В 18.45 мне необходимо быть у богатейшего американца ливанского происхождения, когда-то исполнявшего по совместительству роль консула Ливана. Его и до сих пор зовут «ливанский консул», и все знают, что это речь идет о Роберте Бинаре. Сегодня в своем доме он устраивает большой прием по случаю появления в Портленде знаменитого комика США. Алан Коул очень просил меня поехать вместе с ним к мистеру Бинару. Я дал согласие, хотя мне было не до комиков и не до смеха, так как в этот момент пришло весьма неприятное известие — нашему телекомментатору в столице США товарищу Дружинину госдепартамент запретил въезд в Портленд и Ванкувер, как в города, закрытые для иностранцев. А это значит, что в день 43-й годовщины перелета из Москвы в США через полюс, 20 июня 1980 года, я не смогу сказать ни слова зрителям Советского Союза с пьедестала монумента, поставленного доброжелательными американцами в 1975 году.
Но ничего не поделаешь, и я сказал Коулу: «Так как? Поехали, что ли, к «ливанскому консулу»?»
Алан Коул обрадовался, и мы вскоре прибыли к довольно невзрачному дому, окруженному красиво подстриженной зеленью, деревьями, цветами.
Мистер Роберт Бинар, смуглый, оживленный, улыбающийся крепыш, встретил нас любезно и познакомил с десятком людей, оживленно беседующих стоя в огромной гостиной. В обычном переводе юмор передать сложно, где жесты, мимика и интонации имеют часто не меньшее значение, чем слова, поэтому я даже не пытался вникнуть в смысл шутливой беседы, которую затеял знаменитый комик.
Однако меня не угнетала низкая контактность с новыми знакомыми — я поражался красоте и изяществу великолепных подлинников редкостных картин древних мастеров, украшавших великолепную отделку помещения. Здесь стояли античные скульптуры высочайшего класса, мебель из редкостных пород дерева в таиландском стиле, кресло из слоновой, кости, множество изумительных антикварных ваз и позолоченных блюд с тонко исполненными портретами и пейзажами. Искусно созданное освещение придавало свежесть и торжественность несметному богатству мистера Бинара. Его профессия — перекупщик ценностей. Видимо, мое восхищение было настолько очевидным, что хозяин дома был тронут или моей простотой, или высокой эрудицией в искусстве. И тут Роберт Бинар взял меня под руку и вместе с переводчиком повел по лестницам. Оказывается, только снаружи дом смотрится как одноэтажное здание, заурядное, неказистое, без всякой привлекательности. На самом же деле в особняке еще два этажа уходят под землю. На нижнем этаже он пригласил нас посмотреть то, что не всем показывается, — удивительные, тончайшей живописи иконы. Я невольно залюбовался ими, хотя сами по себе ни дева Мария, ни Иисус Христос меня совершенно не интересовали. В свое время я учил закон божий, и за проделки преподаватель-поп ставил в классе на горох, а дважды я удостаивался стоять на коленях в церкви на паперти перед всем честным народом.
Возвращаясь домой, я спросил Алана Коула о мистере Роберте Бинаре. «О! Мистер Бинар весьма влиятельный человек и на своем богатстве делает хороший бизнес».
«Но почему музеи и галереи не закупят у него картины?»
ют: вулкан будет угнетать нас подряд 12 лет! Представляете?!»
На прощание я пожелал мэру города удачи, счастья и процветания.
На улицах шла самоотверженная борьба с пеплом, который смывали дожди и водосмывщики, убирали бульдозеры.
В 18.45 мне необходимо быть у богатейшего американца ливанского происхождения, когда-то исполнявшего по совместительству роль консула Ливана. Его и до сих пор зовут «ливанский консул», и все знают, что это речь идет о Роберте Бинаре. Сегодня в своем доме он устраивает большой прием по случаю появления в Портленде знаменитого комика США. Алан Коул очень просил меня поехать вместе с ним к мистеру Бинару. Я дал согласие, хотя мне было не до комиков и не до смеха, так как в этот момент пришло весьма неприятное известие — нашему телекомментатору в столице США товарищу Дружинину госдепартамент запретил въезд в Портленд и Ванкувер, как в города, закрытые для иностранцев. А это значит, что в день 43-й годовщины перелета из Москвы в США через полюс, 20 июня 1980 года, я не смогу сказать ни слова зрителям Советского Союза с пьедестала монумента, поставленного доброжелательными американцами в 1975 году.
Но ничего не поделаешь, и я сказал Коулу: «Так как? Поехали, что ли, к «ливанскому консулу»?»
Алан Коул обрадовался, и мы вскоре прибыли к довольно невзрачному дому, окруженному красиво подстриженной зеленью, деревьями, цветами.
Мистер Роберт Бинар, смуглый, оживленный, улыбающийся крепыш, встретил нас любезно и познакомил с десятком людей, оживленно беседующих стоя в огромной гостиной. В обычном переводе юмор
