решительно растолкал товарища и закричал ему в ухо:
— Ты послушай, послушай! Вот ты мне вчера, помнишь, что говорил?.. А вот, что здесь написано об этом!.. Точь-в-точь то, что я тебе втолковывал. Смотри!..
Первый с трудом разлепил глаза:
— Опять ты со своим Чеховым!.. Отстань… Читай что-нибудь человеческое… Вот, мою книгу возьми — очень интересно… Я все равно сплю…
Второй искренне изумился:
— Что же я — Донцову читать буду?! Я еще в своем уме!
И, бросив сонного приятеля, он снова схватился за Чехова. Больше к Первому он не приставал, только время от времени выкрикивал из-за книги: «Да!.. Вот это верно!.. Понимает человек!.. В самую точку!..» При каждом таком выкрике Первый вздрагивал и старательно притворялся спящим. Забытый детективчик валялся под сиденьем.
…Поезд подходил к Балтийскому вокзалу, пассажиры выстроились в проходе между сиденьями. Первый выудил свою книгу из-под скамьи и поспешил к выходу. Второй, расталкивая народ, бросился за ним.
— Подожди, я тебе все-таки перескажу один рассказик!..
Видимо, он все-таки настиг его на перроне, потому, что, подходя к турникету я явственно услышал в толпе:
— …А у дамы-то с собачкой муж дома остался…
ЗАКЛАДКИ В ПИСАНИИ
Со временем, чем больше читаешь Писание, тем больше в нем появляется любимых мест, героев. Что понимать тут под словом «любимые»? Это когда душа отзывается на чье-то, запечатленное на святых страницах слово, на чье-то действие, на чей-то жест.
Мария Магдалина бросается к Воскресшему: «Раввуни!» Только что плакала безутешно:
Апостол Петр — больше всех говорящий на страницах Евангелия, и что ни слово, то весь Петр целиком в нем отражается, простодушный, прямодушный, («Деревня!..» как сказали бы, — а по мне это похвала), в простоте побежавший к Господу по водам, и в простоте перепугавшийся бурного ветра. От сердца обещавший умереть с Господом, и струсивший в последний момент, и из самого сердца зарыдавший под взглядом Иисусовым. Вот идет он, плачущий, — и где такие слезы мне найти? И не пытайся. А он — и прощенный, все такой же: быстро и с радостью отвечает Воскресшему: «Так, Господи! Люблю Тебя!» — не зная еще, что это не простой вопрос, а испытание. И потом, не в силах сдержать простодушную свою ревность, косится на Иоанна: «Господи! А он что?» И даже потом, после всего, уже с небес — не помню, в чьем житии читал — явившийся к монаху, ранним утром работающему в храме, улыбается: «Что так рано встал, трудолюбче?» — и слышится в добром этом приветствии все тот же голос, знакомый по Евангелию.
Никодим, старый мудрый муж, не побоявшийся и неостыдившийся пойти к молодому, нелюбимому его товарищами проповеднику, и сразу увидевший в проповеднике Этом Господа и как ребенок вопрошающий Его.
Блудный сын, горько задумавшийся возле корыта со свиными рожками, горько судящий сам себя, и сам себя посылающий в рабство к своему отцу.
И сотник, имевший больного слугу, и сотник Лонгин при Кресте, и сотник Корнилий из Деяний — центурионы великой Римской армии — как тверды о Господе их солдатские души!
А Ветхий завет?
Ной — праотец, всем нам родственник, выбирающийся из глухого заточения в темном ковчеге — на свет Божий, и в ярких лучах солнца видящий ужас разгромленной потопом земли и Божию радугу над нею.
Царь Давид, — его нелегкая, бурная, полная печалей жизнь, озаренная ярчайшим светом Псалтири — запечатленная на бумаге история его любви к Богу.
И пророк Иона, бегущий от службы Божией, и плачущий над высохшим растением.
И пророк Иезекииль, с безстрастным лицом погребающий возлюбленную свою жену, — ибо таково было ему слово Божие.
Еще многие, многие… Закладки, которые сердце разложило между страницами Писания…
