необходимость, деньги непременно появлялись. Когда жене стало немного лучше, она спросила о деньгах. Я ответил: «Все в порядке, все долги заплачены». Тогда жена махнула рукой, как бы желая сказать: «Деньги пришли — деньги ушли».
* * * Мой гуру Нисаргадатта Махарадж разработал простое правило отношения к пожертвованиям, которому следую и я: «Ничего не ожидать, ничего не требовать, ни от чего не отказываться».
* * * Вот один случай, произошедший с Нисаргадаттой Махараджем. Однажды среди посетителей он увидел брамина, одетого в лонги (кусок материи, обернутый вокруг бедер), рубашку и полотенце, накинутое на плечи. Он прибыл из ашрама Раманы Махарши. У него совсем не было денег, и приехал он так: пришел на вокзал, дождался на платформе ближайшего поезда и сел в него. Через некоторое время контролер обнаружил безбилетника и выдворил его на ближайшей станции. Там брамин дождался следующего поезда, и все повторилось. Так он добрался от Тируванна-валая до Бомбея за сорок восемь часов.
Было видно, что он брамин, а в Индии всегда найдутся люди, которые, увидев брамина, предложат ему еду. Так он и питался. Махарадж позаботился о нем. Он спросил: «Где ты остановился в Бомбее?» «Нигде. Я только что приехал и сразу же пришел сюда, потому что не мог ждать ни минуты. Когда в Рамана-ашраме ко мне пришло озарение, я сразу же отправился в путь — и вот я здесь». Кроме брамина в комнате находилось еще восемь или десять человек, в основном индусы, и Махарадж сказал: «Наверняка у кого-то из вас найдется в доме место для этого человека». Один из посетителей предложил брамину кров, а заодно стал кормить его. Вскоре люди стали просить брамина совершать пуджи. В конце месяца он пришел к Махараджу и сказал: «Завтра я уезжаю. Не могу передать, как я был счастлив весь этот месяц в Бомбее, слушая ваши беседы. Пожалуйста, примите от меня эти скромные деньги, которые я заработал, совершая пуджи». И протянул Махараджу банкноту в десять рупий.
Махарадж жил исключительно скромно, но и для него эти деньги были совсем незначительной суммой. Однако учитель принял их с большим достоинством, как будто это была сумма в сто раз больше. Он, как обычно, положил деньги в карман и сказал: «Большое спасибо. А когда именно вы собираетесь уезжать?» «Я приду сюда на беседу, а потом покину Бомбей», — ответил брамин. После его ухода Махарадж послал помощника к портному и велел купить подходящую для брамина одежду, какую носят в Южной Индии. На следующее утро Махарадж торжественно преподнес ему сверток с одеждой, добавил к нему сто рупий и сказал: «Пожалуйста, прими это от меня».
Реальность, в которой живут мудрые, Рамеш определяет еще и таким высказыванием: «Мудрец живет в дуальности, а обычный человек — в дуализме». Дуализм предполагает постоянный выбор, признание дуальности — это мудрость.
Рамана Махарши говорит, что эго, все еще остающееся в пробужденном человеке, похоже на след от сгоревшей веревки: ее уже нет, но форма сохраняется, хотя этой веревкой уже невозможно никого привязать.
Большая часть вопросов на семинарах Рамеша — о том, каково это — быть просветленным, Рамеш принимает этот термин, но предпочитает пользоваться другим: «Абсолютное Понимание». «Некому быть просветленным», — говорит он. Рассказывая о своей жизни, он говорит: «Я получил отмеренную мне долю горя и боли».
С самого раннего детства мой старший сын Аджит страдал от астмы. Все началось с экземы, заболевания кожи. Нас предупредили, что лечение может привести к астме, но болезнь была такой жестокой, что мы с женой решили использовать этот шанс, а начали лечение. Как нас и предупреждали, у него началась астма. Мы живем в прекрасном доме, который пятьдесят лет тому назад был еще чудесней. Тогда здесь была открытая веранда, откуда были видны звезды. На ней мы из ночи в ночь по очереди брали сына на колени и укачивали его, так как он не мог спать. Он сидел у меня на коленях и наблюдал за созвездиями. Это был очень сообразительный мальчик. Обычно он следил за движением звезд и часа в четыре или в половине пятого утра мог сказать: «Скоро вот эти звездочки передвинутся на два дюйма, потом станет светло, и мы сможем пойти спать». Так мы проводили ночь за ночью.
Аджит умер в 1990 году, когда мы с женой были в Сиэтле, где я проводил беседы. Из-за астмы он не мог работать по своей профессии. Последние годы он проводил дома. Обычно он сидел в своей комнате и оттуда слушал, о чем я беседую с людьми. Он обладал острым умом и очень хорошим пониманием. Я вспоминаю, как однажды ко мне пришел посетитель, далеко продвинувшийся на пути духовного поиска, и мы начали разговор. Аджит внимательно слушал, потом прошел на кухню и сказал моей жене: «Это очень хороший человек». В конце концов лишенный из-за астмы возможности спать ночью, он понял, что только алкоголь может дать ему два или три часа необходимого сна. Так он пристрастился к спиртному. Все мы предупреждали Аджита: «Смотри, это убьет тебя». Но он отвечал: «Я лучше знаю. Я должен пить, потому что мне надо спать». Он продолжал пить, началась болезнь печени, и он умер. Раздался телефонный звонок, и мы узнали, что Аджит при смерти. Жена поехала домой, а я продолжил беседы. По дороге домой жена позвонила мне из Нью-Йорка. К тому времени я уже знал, что наш сын умер, но не сказал ей об этом. Зачем ей было горевать прежде времени?
* * * Я получил свою долю бед. Муж моей дочери пил, что приносило ей много горя. К тому же его чрезмерная щедрость переходила все границы, так что жизнь моей дочери была полна проблем. Вот почему я могу сказать, что испил свою чашу горя и боли.
Два или три года назад у меня началась боль в позвоночнике, причину которой врачи никак не могли установить. Боль была не очень сильной, она не мешала сидеть и разговаривать, так что мои беседы продолжались. Я мог сидеть, стоять, ходить, потому что тогда боль была переносимой. Но я совершенно не мог лежать. Врач сказал, что это первый случай в его практике, когда больной не в состоянии лечь: обычно облегчение приходит как раз тогда, когда больной лежит. Таким образом, я провел несколько дней, сидя в кресле.
Так что и после Самореализации жизненный путь отнюдь не становится гладким. Он гладок лишь в том смысле, что ты с готовностью принимаешь и боль, и удовольствие. В какой-то степени это утешает. Но уготованные тебе горе и боль никуда не исчезают, их все равно придется пережить.
Рамеш говорит, что Самореализация — это приятие всего. Это понимание того, что все происходящее не является результатом чьих-то действий. «Если кто-то попытается причинить мне боль, я испытаю ее в той степени, в какой ей будет подвержено мое «я». Но никогда не бывают чувства, что кто-то причинил мне боль.
А, следовательно, не бывает и чувства ненависти к кому бы то ни было. Это и есть тот мир, о котором я говорю».
Однажды человек, который посещал Махараджа шесть месяцев, или шесть лет, или что-то вроде того, задал вопрос, который очень разозлил учителя. «Вы ходите сюда столько лет (или столько месяцев) и задаете такой глупый вопрос!» Но уже в следующую секунду этот человек сообразил, в чем дело, и сам дал очень забавный ответ. Махарадж рассмеялся вместе со всеми. Раздражение уступило место смеху. Злость не продержалась долго, Махараджу не пришло в голову, что раз это тот самый человек, который разозлил его, то не надо смеяться шутке. И хохот Махараджа звучал громче всех!
Рамеш говорит, что, раз нет страха перед жизнью, нет страха и перед смертью.
Когда я был на Гавайях, нам пришлось лететь на вертолете, пилот которого, судя по всему, любил риск: он провел машину в непосредственной близости от водопада, и, когда нам уже показалось, что мы вот-вот разобьемся, вернул вертолет на нужный курс. Потом пилот обернулся и посмотрел на пассажиров. Он видел, что моя жена очень боялась аварии, а мне заметил: «На вашем лице было выражение какого-то восторга, почти экстаза». На самом деле, когда мы не разбились, я почувствовал себя несколько разочарованным. Я часто думал о том, что смерть должна быть по-настоящему увлекательным опытом. Кто-то может сказать, что под желанием смерти скрывается стремление освободиться от телесной оболочки. Тогда я позволю себе процитировать отрывок из книги Раманы Махарши: «Мудрец не только не боится смерти, но иногда желает ее».
