явился к нам не один. Он пришел с девицей. И с тортом. Марго скатилась от растерянности с кровати и засуетилась с чайником, чтобы не видеть того, что должно было случиться. Привести к нам в дом девицу с улицы (то есть не с улицы в прямом смысле, конечно, а из города, то есть не имеющую отношения к нашему коридору) было против всяких правил.
Девица была разговорчивая, модная, с азиатским уклоном. Держалась она так, словно мы пригласили ее на вечеринку, сейчас наденем колпаки, как в американских фильмах, и начнем поливать друг друга шампанским. Она обвела комнату взглядом и бросилась щебетать ко мне, заметив на моей тумбочке журналы мод и решив, что именно я найду ее общество особенно приятным. Она плюхнулась ко мне на кровать с журналами и начала листать их и сыпать вопросами, на которые мне пришлось вежливо отвечать. Оз подсел к Ветке и бросил ради затравки какую-то темку, за которую та с жадностью уцепилась, облизнула губы и стала говорить быстрее, чем обычно. Фиса осталась стоять посреди комнаты одна. Пришла Марго, поглядела на Фису щенячьим взглядом и попыталась вынырнуть снова за дверь, но Фиса поймала ее за руку и посадила к нам за журналы, представив девицу. Кстати, абсолютно не помню, как ее звали.
— А чайник, чайник, — лепетала Марго.
— Сейчас устроим, — пообещала Фиса.
Она отправилась на кухню, рассуждая, что коридор комнаты мудренее. Пока пройдешь по нему, выход отыщется сам собой. В коридоре на коврике около своей комнаты сидела грозная пятикурсница, пестовавшая Фису с момента ее появления на факультете, как собственное дитя.
— Мама, — сказала ей Фиса, — у нас неприятности — в доме чужой.
Но мама была погружена в собственные мысли — ее тяготила неуместная влюбленность в младшекурсника, который никак не соответствовал ей ни по интеллекту, ни по каким другим показателям. К тому же мама была замужем. И вот так она сидела и страдала, когда появилась Фиса. Однако мама все-таки отозвалась, потому что уже порядком утомилась от своих страданий.
— Допрыгались, — сказала она. — Кто?
— Девица.
— Понимаю, что не молодой красавец, иначе ты меня бы звать не стала, — буркнула мама. — Кто привел, спрашиваю?
— Оз.
Мама раскрыла глаза пошире и несколько раз сменила выражение лица, словно объясняя самой себе, зачем Озу это нужно. Она знала все про всех и быстренько сложила два и два.
— Ну пойдем, посмотрим.
В это время мы втроем, как последние идиотки, сидели в комнате и наблюдали, как Оз режет торт и хозяйничает у нас, словно у себя дома. Девица без умолку трещала о моде и о погоде. Ветка потом рассказывала, что подсчитывала, сколько же глупостей о погоде можно наговорить всего за пятнадцать минут. Девица высказала все, что она думает о метражах лежащего за окном снега, о том, как он послойно будет таять, о том, какое время года наступит после зимы, и какое — потом. В тот момент, когда она расписывала нам прелести великолепных летних дней, в комнату с чайником вошли Фиса и мама. Несмотря на то что Фиса была не малорослого десятка, на фоне мамы она смотрелась мелким кустарником у большого раскидистого дуба. Мама увидела Оза, который сиял торжествующей улыбкой, и, быстро оценив обстановку, дико ему обрадовалась:
— Боже мой, Оз, сколько лет, сколько зим, ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть.
— Да, — растерялся Оз, — мама, я тоже так рад, так рад…
— Как ты рад? Расскажи.
Мама подтолкнула его к стулу, а потом одной рукой придвинула стул, на который он опустился, вплотную к себе, посадив его таким образом спиной к девице и ко всем нам. Получалось, что встретились два хороших друга и хотят потолковать о том о сем без нашего участия. Мы тут же этим воспользовались. Девица, как только появилась мама, вынуждена была закрыть рот и снова открыть его от удивления. Она перестала быть гвоздем программы, мама заполонила собой все пространство комнаты. «Хорошего человека должно быть много» — избитый девиз. Но мама следовала ему всегда, и у нее это получалось полноценно и полновесно.
Мама жила в общежитии давно — лет семь с двумя академками. Ей здесь все порядком обрыдло, а мы были чем-то новеньким или хорошо забытым стареньким, поэтому она нас и взяла под свое крылышко.
Итак, мама сидела с Озом, трепала его за плечо, развлекала бесконечными разговорами и за обе щеки уплетала торт, увидев который, воскликнула:
— Господи, кто бы мог подумать, что ты для меня так расстараешься…
Получалось, что торт он тоже ей принес. Девица вот уже несколько минут сидела с открытым ртом. А мы, чей мир держался на двух китах — Высоцком и Жванецком, — хором повторяли ей про себя: «Закрой рот, дура, я уже все сказал». Фиса начала хлопотать над грязными чашками, скопившимися за два дня, собрала, сложила и пошла мыть. Мы поняли, что пора действовать. Ветка встала и, проходя мимо стола, успела зацепить последний кусочек торта. Она вышла, и следом за ней поднялась Марго. Марго взяла полотенце и зубную щетку для конспирации. А когда вышла за дверь, то оттуда послышался визг Ветки. Я догадалась, что это Марго вырывает у нее кусочек вожделенного тортика, и мне захотелось к ней присоединиться. Я достала рулон туалетной бумаги и неторопливо начала отматывать, отматывать, отматывать… Девица почувствовала себя не в своей тарелке и поднялась.
— Ты куда-то собираешься? — спросила она меня, и вышло глупо.
Я выразительно посмотрела на отмотанные полрулона бумаги.
— Понимаешь — желудок. Это надолго…
Девица с ужасом посмотрела на полрулона и отчаянно закивала:
— Ну, я, пожалуй, тоже пойду.
Удерживать ее было некому, потому что Оз мамиными усилиями не имел возможности даже обернуться.
— Конечно, иди, — радостно отозвалась я и проводила ее до лестницы.
— Тебе вниз, а мне направо, — определила я наш дальнейший курс у лестницы. — Ты уж извини, подруга.
— Да, да, — девица пришибленно скатывалась по ступенькам.
Фиса, сидевшая на подоконнике, заметив из окна девицу, одиноко плетущуюся к остановке, вернулась в комнату, села на кровать и, взяв в руки колоду карт, принялась медленно тасовать их. И посмотрела на маму. Этот взгляд действовал на маму, как взгляд удава на кролика. Мама моментально позабыла про Оза и про то, что она здесь делает, вспомнила про свою несчастную, непозволительную и лютую страсть к младшекурснику и медленно стала двигаться к Фисе.
— Будем гадать? — недоверчиво спросила она Фису.
— Будем…
Обычно мама Фису долго уговаривала. Но теперь та сама «шла к ней в руки». Мама ласково подобралась к Фисе и компактно уселась рядом, оставляя пространство для карт, которые ежедневно вершили ее судьбу, предсказывая пустые хлопоты или отчаянную любовь крестового короля — мужа. Мама уходила, чуть не рыдая после таких сеансов, но ежедневно насиловала Фису, и та, не в силах противиться ее страстям, ежедневно расстилала перед мамой клетчатую дорожку все новых и новых предсказаний. Надо сказать, предсказания Фисы часто сбывались самым неожиданным образом, поэтому мама, чтобы погадать, могла выдернуть Фису с лекции, из-под душа или прямо с экзамена.
Оз остался один и оценил наконец, кто кому кто. Он посидел немного. Совсем немного, пока Фиса стелила перед мамой разномастный прогноз. Но вот Фиса открыла было рот, и мама подскочила.
— Оз, ты не должен слышать этого! Иначе сердце твое разорвется от боли на мелкие кусочки. Иди к себе, передохни. У тебя был трудный день.
Оз забрал пустую коробку из-под торта и вышел. Я видела потом эту коробку из-под торта в мусорном ведре. Она была смята, как папиросная бумага. Оз опять остался ни с чем. Но теперь он уже переходил некоторые рамки принятого у нас поведения. Он больше не строил из себя паиньку. Теперь мы знали, что он уже не остановится, не оставит нас в покое. И чем дальше, тем хуже будут его манеры.
— Что это? — испугалась Марго, входя на кухню и проследив за направлением моего взгляда. — Никак бывшая коробка из-под торта?!
