— Это все, что осталось от его потуг вести себя прилично… — сказала я.
5
Вот так все и было. А время катилось как проклятое, быстрее и быстрее. Позади была зачетная неделя и сто миллионов отмерших нервных клеток, а впереди — о ужас! — экзамены и двести миллионов нервных клеток, которым еще предстояло погибнуть. Целых четыре экзамена! Но между этими нервозными событиями располагался маленький волшебный промежуток времени, за который одно время — прожитое — сбрасывалось со счетов, а другое начинало новый отсчет. В этот промежуток умещался Новый год.
Внизу висело громадное объявление, написанное нашими интернациональными друзьями — из Германии, кажется. Они приглашали всех на большой маскарад. И наши однокурсники, почувствовав снова что-то знакомое, детсадовское, принялись наспех (сегодня — последний зачет, завтра — Новый год, послезавтра — первый экзамен) мастерить себе карнавальные костюмы. Вот в этот сладкий момент, если бы за ними подглядывали наивные мамы и папы, их чада произвели бы на них самое положительное впечатление. Каждый держал в руках иголку с ниткой и старательно тыкал ею куда ни попадя.
Уважаемый доктор Р., я, будем откровенны, хорошо знаю, что нельзя писать «тыкали куда ни попадя» и что вы, прочитав мои записи, снова, как всегда, скажете: «Хорошо бы подредактировать». Но напоминаю вам: я ведь не роман пишу, а записываю, по вашему же наущению, свои воспоминания, чтобы разобраться потом в самой себе. И если я напишу «…и старательно шили» — это получится про солдат, пришивающих пуговицы в родной казарме. И не поможет мне вспомнить о том, что выражение «куда ни попадя» привезла с собой из дома Марго. У них так говорили дома. Я думаю, у них дома пользовались и другими выражениями, но всем нам понравилось именно это, и мы первое время вставляли его в нашу речь в самые неподходящие моменты, например, общаясь с деканатом или дражайшими преподавателями. Может быть, пользуясь вашей терминологией и логикой, в которых я за последний месяц достаточно поднаторела, это был протест против скучнейших их лекций и наукообразного языка. Но пожалуйста, не говорите больше, что это надо подредактировать. Не то у меня создастся впечатление, что вы хотите продать мою рукопись в какую-нибудь редакцию под видом женского романа…
Мы решили не ходить на этот карнавал-маскарад. У нас своих забот хватало. Мы решили что-нибудь вкусненькое приготовить. А это было проблемой. Тарелок у нас не было. Кастрюля была одна и маленькая. А мы хотели курицу. Курица лежала на нашем столе и расплывалась в полиэтиленовом пакете кровавым пятном. Ее, конечно, можно бы было засунуть в маленькую кастрюльку по частям и сварить, но это был какой-то нонсенс: Новый год — и вареная курица. Мы загрустили.
Спасла нас Ветка, которая, надо сказать, хоть и была абсолютно непрактична и все время витала где-то далеко от мирских забот и хлопот, но была начинена самыми разнообразными идеями. Она быстренько обежала несколько общежитских кухонь и радостно сообщила:
— Будем готовить на бутылке.
— Ветка, — закричала я, — очнись ты, наконец. У людей трагедия, а ты чушь какую-то несешь. Может, еще нарисуешь нам курицу, чтобы мы ею довольствовались.
Ветка, услышав знакомое слово «нарисуешь», на несколько секунд остановилась, словно раздумывая, что же ей теперь делать: рисовать или развивать мысль о бутылке дальше. Но сибаритка Марго, питавшая необыкновенную слабость к пище, особенно вкусненькой, почувствовала, что сейчас Ветка забегает «топ- топ-топ, блямс» и мы действительно проведем Новый год в компании нарисованной курицы, пахнущей растворителем.
— Веточка, милая, так что ты там про бутылку говорила, — взмолилась Марго, и Ветка сразу очнулась.
— Они кур на бутылки надевают.
— Курица — не рубашка, чтобы ее надевать, — заметила Фиса осторожно.
— Вот, точно как рубашка и получается, — обрадовалась Ветка. — Они надевают ее на бутылку и ставят в духовку.
— Кто они-то? — не удержалась я.
— Иностранцы…
Мы помолчали.
— Может, у них куры какие-то специфические? — спросила на всякий случай Фиса.
— Пойду узнаю, — собралась бежать Ветка, но Марго ухватила ее за свитер.
— Стой, все поняли. У нас все равно курица уже есть, а денег на новую уже нет. Поэтому, что бы там ни было, вот тебе курица, вот бутылка — и давай покажи, как это делается.
Ветка покрутила капающую курицу, залезла к ней внутрь и брезгливо отдернула руку:
— У нее там внутренности…
— Ну и что? — поинтересовалась Фиса.
— А не должно быть.
— Правда?
Фиса встала и тоже с интересом принялась разглядывать курицу. В этот момент в комнату ураганом влетела мама. То есть, с ее точки зрения, она просто вошла, но мы от потоков расплескиваемого ею воздуха и энергии чуть не повалились на кровати.
— Фиса, — зарычала мама, как только дверь за ней закрылась, — ты не можешь сказать мне «нет» в такой день!
— Мама, я занята, мы сейчас курицу будем готовить на бутылке.
— Это ерунда, это пять минут, я подожду. Я на сегодняшнее мероприятие карты новые купила.
— Я думаю, это навсегда, — сказала Фиса, безуспешно пытаясь отодрать у курицы что-то внутри.
Но маме нужен был точный карточный прогноз на сегодняшний решающий вечер. Последние три месяца у нее каждый вечер был решающий, но сегодня ведь был еще и Новый год, как ей казалось — праздник влюбленных.
— А в чем проблема? — не поняла мама.
— Из нее надо внутренности вынуть, а они не выскребаются.
— Передник, — скомандовала мама, — нож.
Совершив несколько магических действий, за которыми мы не успели уследить, мама побежала мыть руки, а на нашу бутылку, словно рубашка, нет, словно фрак, была надета большая розовая курица.
— Ура! — закричали мы, потому что до Нового года оставалось каких-то два часа.
Мама прибежала с чистыми руками и села в позу молящегося на кровать Фисы. Мы вышли, опасаясь, как бы наши сердца не разорвались от маминых переживаний и уготовленных ей судьбой испытаний. Через несколько минут просветленная мама вышла, окинула нас отрешенным взглядом и степенно пошла к себе. Над копной ее рыжих волос разливалось сияние, а серый шелк платья делал ее неузнаваемой. — Бедный муж! — шепнула Ветка.
— Бедный младшекурсник! — уточнила Марго.
— Вот это жизнь, — всплакнула я. — Романтика, чувства… Бедная мама!
Мы постояли еще несколько минут, встретили соседку Машку, которая сшила себе чудовищно замысловатый костюм какой-то заморской принцессы и теперь бежала примерять раздобытые у иностранок браслеты на ноги. Мы попросили ее примерить прямо в коридоре, и Машка так и сделала, а потом ходила мимо нас вправо и влево, и при каждом шаге раздавался такой мелодичный перезвон, что стали выглядывать люди из комнат, чтобы выяснить, кто звенит. Когда Машка заметила это, то засмущалась, а мы отправились домой. Открыли дверь и ахнули. Перед нами стояла Фиса. Только сразу непонятно было, что это наша Фиса. Фиса стояла в черных брюках и в черной шелковой хламиде. Волосы были уложены необыкновенно ловко, ресницы распахивались, как ворота, а рот был почти черный.
— Ведьма, — сказала Марго.
— Но какая! — восхитилась Ветка.
— Ах ты, хитрюга, — закричала я. — Мы тоже так хотим. Марго, открывай чемоданы!
Дело в том, что родители нашей Марго ее очень хорошо одевали. Они вообще жили под девизом:
