Константин Боголюбов
Вещи господина Пика
Люди, потерпевшие неудачу, обыкновенно волнуются. Их речь становится сбивчивой к неясной; кроме того, они гримасничают, размахивают руками и неизвестно зачем бегают но комнате. Но, вопреки этому общему правилу, Митчель повествовал о своих злоключениях исключительно хладнокровно.
— Так вот, — говорил Митчель: — на завод, где находится его рабочий кабинет, никто проникнуть не может. А городскую квартиру мы поставили вверх дном, мы хозяйничали там, как у себя дома, но не нашли ничего, то есть нашли многое, что пригодилось бы простому взломщику… А нас не интересует ни гардероб, ни счета от портных, ни саксонский фарфор, ни средневековая утварь…
Господин Пик, слушавший чрезвычайно внимательно, встрепенулся.
— Вы хотите сказать, что Рэм собирает редкости?
— Да, именно это.
Несколько времени господин Пик молчал, потирая руки и радостно улыбаясь бабочкам, вытканным на ковре.
Он был совсем маленький господин, жирный, с брюхом, круглым, как яблоко, с прищуренными глазами и крошечным ртом. Голова у господина Пика была большая, переполненная злодейскими замыслами, которые, собственно говоря, и должны быть в голове владельца тайной конторы… Конторы чего? Воровства, разбоя, ограбления? — нет, говоря деликатно — конторы пересылки вещей из одних рук в другие.
И сюда-то, после целого ряда мытарств, попал Митчель, энергичнейший человек во всей Америке, желавший увидеть недосягаемые чертежи изобретателя Рэма. Теперь Митчель ожидал, когда заговорит господин Ник. И господни Пик сказал:
— Я думаю, что так можно сделать. Суть в том, чтобы попасть на завод, куда, по вашим словам, не попадает никто. Я думаю, что это удастся. Подождите немного…
Господин Ник исчез, и Митчель сидел в одиночестве, пока его не позвали из другой комнаты.
— Пройдите сюда, пожалуйста.
В соседней комнате было еще спокойнее. Был неподвижный воздух, пропитанный запахом лака и старого дерева, и были еще разные вещи, расставленные по углам: комоды с вычурной итальянской резьбой, малайские безобразные идолы, стулья рококо и стулья ампир, и турецкие табуреты для кальяна. А у окна стоял сам господин Пик с бесконечно приятной улыбкой.
— Вот это для вас годится, — сказал он, — похлопывая ладонью по крышке какого-то столика. — Митчель обозлился.
— Я не покупаю старую мебель.
— А я не продаю старую мебель, — ответил господни Пик шепеляво, потому что его губы были растянуты улыбкой и уже не оставалось места для слов. — Я продаю агентов, от которых требуется знание дела и полнейшая незаметность. А это у меня — самое лучшее. — Господни Пик снова похлопал ладонью по крышке столика.
Столик был толстоногий, c необычной массивной доской, изукрашенный всякими завитками, но Митчель не стал разглядывать варварскую орнаментику вещи, а поспешил догадаться:
— В столике, конечно, фонограф?
Господин Пик обиделся.
— Фонограф? — переспросил он, оттопырив губы. Или вы думаете, что я глуп, как девушка? Фонограф услышит самые пустяки, какую-нибудь фразу, вроде: — «подайте линейку». — Он запишет, как Рэм разговаривает с прислугой. По какое вам дело до прислуги. Агент должен посмотреть чертежи.
— Ну, да, агент изучит чертежи Рэма. Смотрите…
И вдруг толстолапый, криволапый, диковинный столик выдвинул вперед одну ножку, и, как бы цепляясь этой ножкой за пол, перетащился на один шаг ближе к Митчелю.
Движения вещи были неуклюжи. Казалось, что ей, сотворенной для стояния на одном месте, каждое движение дается с трудом. Была какая-то болезненность в движениях столика, но была и какая-то сила. Столик упрямо стоял на своих ножках, согнутых, как у человека, взявшего на спину куль соли.
Перед ожившей вещью стояли двое, одаренные искусством движения, изворотливые, но такие слабые на ногах, которых всего две и которые очень тонки. Один, Митчель, был, как стальная пружина, как пистолетный курок, взведенный, когда уже на полку насыпан порох и пуля забита в ствол; другой, господин Пик, посмеивался и разъяснял свои планы.
— Во что бы то ни стало поднять цену столика; он должен быть редкой и единственной вещью… заставить Рэма перевезти его на завод.
А столик продолжал жить. Он приседал, сгибая свои узловатые ноги, и, когда уже касался пола своим плоским лакированным животом, вдруг прыгнул. Он прыгал, словно лягушка, отделяясь от земли сразу четырьмя лапами и грузно падая сверху. Ему приходилось несколько мгновений качаться, чтобы сохранить равновесие.
И подскакивания столика были столь отвратительны и нелепы, что Митчель не выдержал. Он, неожиданно для себя самого, вытащил из кармана револьвер и крикнул сдавленным голосом:
— Стой, убью!
Он угрожал вещи, как человеку. А господин Пик, стоявший подле, возразил улыбаясь:
— За убитого агента вы заплатите.
Господин Пик шутил весьма остроумно, и его шутка возвратила Митчеля к обычной жизни, где вещи должны стоять на своих местах и только людям досталось в удел благородное искусство движения.
— Что у тебя нового? — спросил Абель Ройман после обеда, когда другие гости заговорили о политике.
— Ничего, — ответил Рэм, — вчера, кажется, я купил пару китайских столиков, но они неинтересны.
Однако, Ройман почему-то заинтересовался.
— А где они стоят, твои столики?
— В маленьком кабинете. Сходи посмотри.
Рядом со столовой был маленький кабинет, куда Рэм ставил вещи похуже. В пыли и забвении лежали там церковные облачения и восточные ткани, стояли средневековые шкатулки, вырезанные из одного куска дерева, и бронзовые канделябры с цепями. На полу и везде валялись книги.
Все это было давно знакомо Ройману, но все же он долго не выходил из кабинета, так долго, что Рэм был вынужден позвать его.
Ройман ответил из-за дверей необыкновенно свирепо:
— Чудовище!
— Кто?
