джина, и я выполнил заказ. Фрэнки посадила их в углу патио, так что я не видел, чем они заняты, а затем заказы посыпались один за другим, и я стал наливать и смешивать, забыв обо всем. Когда я вновь поднял глаза, Саманта шла через зал ко мне – брови плясали над ее улыбкой. Я заметил, что ей неудобно на каблуках и в тесном платье – вернее, в этой ночной сорочке, так его уместнее назвать – и опять у меня мелькнула мысль о том, как она молода, как маленькая девочка, одевшаяся по-взрослому.
– Харт, – сказала она, кладя руку на стойку бара, чтобы я мог полюбоваться ее чудными пальцами и коллекцией колец – одно было даже на большом пальце, – не знала, что вы здесь работаете. Очень славное местечко.
– Да, – ответил я, усмехаясь в ответ и вспоминая, как она спала, разметав волосы на подушке. – Отличное. Первоклассное. Просто фантастическое. Идеальное место для работы.
– Кстати, это было очень мило, – заметила она.
Я хотел ответить что-нибудь вроде «Бросьте» или «Нет проблем»…
– Выпивка или мой поступок? – неожиданно услышал я свой голос.
Она недоуменно посмотрела на меня, а затем мягко и польщенно засмеялась.
– Вы имеете в виду джин? – и вновь засмеялась, даже, скорее, захихикала. – Знаете, у меня сегодня совершеннолетие. И я обещала бабушке, что в этот день буду пить лишь джин с тоником, так что она бы за меня порадовалась – она умерла прошлой зимой – но я, думаю, что мы все же возьмем бутылку белого вина к обеду. Я пришла с сестрой – это она вытащила меня праздновать – и с Джиной, она моя подруга. Но это вы уже, наверное, знаете.
Я посмотрел влево, вправо, вверх, вниз. Выпивка была у всех, и никто не обращал на нас ни малейшего внимания.
– Что вы имеете в виду?
Брови подпрыгнули – густые, шелковые, словно две меховые полоски, приклеенные ко лбу; волосы тоже казались экзотическим мехом, пышным и блестящим в сумраке.
– Вы не заходили на веб-сайт?
– Нет, – солгал я.
– Зайдите обязательно, – сказала она.
Воздух – рагу из запахов; свежий шпинат и салат из морских гребешков, который поедала парочка в дальнем конце бара; мягкий, чуть отдающий гарью аромат ирландского виски, которое я потягивал из стакана; духи Саманты (или Меган?), а из кухни, где Питер Оксендайн готовил свой знаменитый соус, тянуло тушеной рыбой и жареным мясом из гриля.
– Ладно. – сказала она. Откинула волосы, сделав резкое движение головой, быстро оглядела зал и снова посмотрела на меня. – Ладно, что ж, я только хотела сказать спасибо. – Пожала плечами. – Пожалуй, мне лучше вернуться к подругам.
– Да, – согласился я. – Рад был вас повидать. И кстати, с днем рождения.
Она уже поворачивалась спиной к бару – лицо спокойное, серьги покачиваются – но приостановилась и улыбнулась мне через плечо, а затем прошла через зал в полутемное патио.
И это было все – по крайней мере, пока я не вернусь домой и не увижу, как она в ночной рубашке красит ногти на ногах или поедает пирожное – не знаю, чем она собиралась заниматься в мнимом уединении своей комнаты; но я не смог удержаться и послал им, помимо десерта, по-настоящему роскошный малиновый торт с дольками киви, который днем приготовила Стефания. Решив, что теперь они у меня в долгу, все трое после десерта пришли в бар, одаряя меня лучами улыбок, и заказали кофе и выпивку.
– Вам действительно сегодня двадцать один год? – спросил я, улыбаясь Саманте до самых корней зубов. – Мне не надо это проверять, вы уверены?
Волосы рассыпались по плечам, она уселась на высокий стул, потянулась вниз, высвобождая ступни из туфель, а затем пошарила в сумочке и гордо выложила на стойку водительское удостоверение. Я взял его и поднес к свету – да, это она смеялась во весь рот на снимке в правом нижнем углу рядом с четко и жирно напечатанной датой рождения и именем: Дженнифер Б. Никиш.
– Дженнифер? – спросил я.
Нахмурившись и сведя брови, она отобрала у меня карточку.
– Все зовут меня Самантой, – заявила она. – Правда. Верно, девочки? – Девочки согласно покачали прическами. Старшая – сестра Саманты – хихикнула. – И потом, я не хочу, чтобы какие-нибудь уроды узнали мое имя, не говоря уже о фамилии, вы понимаете?
О, да, да, я понимал. И я улыбался, шутил, призвал на помощь все свое очарование, которым не пользовался уже много лет, и поил их весь вечер. Ведь это был день рождения Саманты, верно? Двадцать один, совершеннолетие, не как-нибудь – обряд инициации, можно сказать. Я наливал «Гранд-Марнье»[5] и «Реми Мартен», пока не разошлись посетители, пока не выскользнули через заднюю дверь официанты и уборщики, пока не погас свет.
Утром голова трещала. Я пил наравне с ними и, как уже было сказано, начал я еще днем с ирландского виски… Да, я прекрасно осознаю, что отвердевшая печень и заплетающийся язык губительны для моей профессии, но я всегда знал норму и держал все под контролем. Время от времени я, конечно, перебирал, чтобы развеяться, особенно, когда накатывала тоска или роман не клеился, – а не клеился он уже давно. Дело в том, что я никак не мог отойти от первоначальной идеи, от схемы, почерпнутой из газетной статьи, которую я прочел пару лет назад. Там речь шла о пожилой женщине, столкнувшейся с загадочными силами природы (не помню ее настоящего имени, да это и не важно, я назвал ее Праматерью рек, намереваясь подчеркнуть иронию: женщина, у которой восемь детей, тридцать два внука и шесть правнуков, живет одна в трейлере на стоянке и в такой унылой части страны, что без специального приговора суда никто не соизволит даже глянуть на нее из серебристого окна реактивного лайнера, пролетающего на высоте тридцати пяти тысяч футов). Однажды вечером, когда южный ветер унес с собой запахи рая и все соседи старушки заперлись в своих алюминиевых коробках наедине с выпивкой, разрешенными наркотиками и сонным бурчанием канализационных труб, она вышла, чтобы вдохнуть аромат ночи и потешить себя сигареткой (она всегда курила на улице, чтобы не отравлять воздух в своей маленькой алюминиевой коробке, торчащей на краю чистенькой прерии). Едва она успела прикурить, как вдруг лиса – рыжая лиса, vulpes fulva – выскочила из темноты и цапнула ее за щиколотку. В замешательстве и, разумеется, в шоке старушка отшатнулась, потеряла равновесие и тяжело шлепнулась на правый бок, повредив при этом бедро. Но лиса, которая, как потом выяснилось, была бешеной, вновь подскочила к ней, на этот раз к лицу, и старушка в панике думала лишь о том, как удержать ее, как защититься своими старыми трясущимися руками от щелкающих у лица челюстей.
Двенадцать часов. Именно столько она пролежала, не в силах пошевелиться, пока лиса, рыча, вертелась вокруг нее; старушка слышала стук ее сердца, дыхание, видела быстрые движения, нити слюны и следила за непостижимой работой маленького лисьего мозга, – а потом сосед глянул случайно через ограду, и вскоре старый горбатый джип, который бывший муж оставил себе, чтобы навещать ее, примчался, стелясь по гравию, словно лоскут ветхого ковра. Да. Но что дальше? Тут меня застопорило. Я подумывал вернуться назад и описать ее жизнь вплоть до этого момента – девичество во времена Великой Депрессии, приключения мужа на заокеанском театре военных действий, сын, убитый во Вьетнаме… Или, может, пусть тихо исчезнет на заднем плане, а я сосредоточусь на обличении общества – тупые соседи, дети с крысиными мордочками… Тогда сама стоянка станет персонажем, характером…
Но, как я уже сказал, голова поутру разламывалась на части, и за компьютер я сел вовсе не для того, чтобы вызвать из него Праматерь рек и несбывшиеся мечты ее жизни, а для того, чтобы набрать peephall.com и наблюдать за совсем другим романом, который разворачивался у меня на глазах, сюжет которого был непредсказуем, а детали отбирались анонимными пользователями с помощью анонимной мышки. Я двинулся прямо в спальню Саманты, но постель ее была пуста; меня ждала лишь путаная топография подушек и постельного белья, и я тупо рассматривал густые тени на стенах, мягкие очертания ночной рубашки, брошенной на кресло, да поглядывал на часы. Завтракают, подумал я. Нажал кнопку «Кухня», но и там никого не было; она не читала газету, держа в одной руке чашку кофе, а в другой «Power Bar» 1, не наклонялась, заглядывая в холодильник, словно ища в нем новые знания. Я проверил гостиную, но и там было пусто – скучное статичное пространство, запечатленное мрачно мерцающим экраном. Может,
