Он заказал «Эррадуру» с тоником, его лежащие на стойке руки казались огромными кирпичами.
– А ты не пошутила? – повернулся он к Джине. – Ну, о боксе, я имею в виду. Только не обижайся, но ты такая… такая, ну, маленькая. Мне просто интересно, не сердись.
Она окинула его долгим взглядом, словно размышляя надо ответом.
– Видишь ли, Лес, я легковес, – наконец заговорила она. – И я дерусь только с легковесами – все точно так же, как и в мужском боксе, понимаешь? А что касается моих размеров – такой меня создал Бог, но ты как-нибудь приходи посмотреть на меня в деле и увидишь, что я не такая уж и хрупкая.
Она не улыбалась, и где-то в глубине души Лестер чувствовал, что сморозил глупость.
– Да, – кивнул он, – конечно. Я не сомневаюсь. Послушай, я не хотел… но все же бокс… Почему? Почему из всего, чем может заниматься женщина, ты выбрала именно бокс?
– А что? Ты считаешь, что мужчины обладают монополией на агрессию? Или каким-нибудь превосходством в этом деле? – она смерила бар глазами – яростными, острыми глазами – и снова повернулась к нему. – Слушай, ты есть-то хочешь или как?
Лестер неторопливо кружил льдинку в полупустом бокале. Пора было загладить ситуацию, и быстро.
– Ха, – и он улыбнулся своей самой располагающей улыбкой. – Мне бы, конечно, хотелось сказать, что я на диете и все такое, но для этого я слишком люблю поесть, и, кроме того, после того дерьма, что нам давали в самолете – засушенный цыпленок и рис со вкусом какого-то побочного продукта процесса вулканизации – у меня крошки во рту не было. Так что давай-ка чего-нибудь пожуем.
– Здесь дальше по пляжу есть одно местечко, – предложила Джина, – в городе. Говорят, там вполне мило. Кажется, Лос Кротос? Может быть, сходим?
– Конечно, – ответил Лестер, но ноги снова онемели. «Дальше по пляжу? В городе? Уже стемнело, а я не говорю по-испански».
Джина выжидающе смотрела на него.
– Если не хочешь – не пойдем. Не важно, – она допила свой коктейль и поставила бокал с оставшимся в нем кубиком льда на стойку. Лед подпрыгнул и стукнулся о стекло, словно выбитый зуб. – Можно поесть и здесь. Простоя тут уже два дня и мне порядком поднадоело местное меню – ты же понимаешь, рыба, рыба и еще раз рыба. Вот я и подумала – может быть, хороший сочный стейк?
– Конечно, – кивнул он. – Конечно, о чем речь.
Они спустились на пляж. Босая Джина шла рядом с ним, в одной руке она несла босоножки, в другой – сумочку. Ночь постепенно вступала в свои права, светили неяркие огни, дул легкий бриз, и пальмы лениво шелестели листьями. Пустые палапа[14] выстроились вдоль линии прилива, похожие на покинутые города забытой расы. Лестер брел по глубокому песку, загребая своими неуклюжими и огромными, словно снегоступы, ногами. На фоне белой кружевной пены прибоя мелькали силуэты резвящихся на берегу детей и собак, в более глубокой тени пальм весело смеялись и переговаривались собравшие в группки люди. Звуки их голосов постепенно стихали, переходя в бормотание и исчезая, пока до слуха не начинали доноситься смех и голоса очередной компании прогуливающихся по берегу отдыхающих. Лестеру тоже хотелось что-нибудь сказать – ну, хоть что-нибудь, но, как на зло, в голову ничего не шло, а перегруженный впечатлениями мозг наотрез отказывался работать. Они шли молча, впитывая царящую вокруг атмосферу вечера.
Добравшись до ресторанчика – открытой площадки у глубокой лагуны, откуда сильно несло водорослями и гнилью, Лестер понемногу расслабился. На столах белели аккуратные скатерти, внимательный и серьезный официант с невозмутимым спокойствием воспринял искалеченный испанский нового посетителя. Появились заказанные коктейли. Лестер снова почувствовал себя в родной стихии.
– Ну, – сказал он, облокотившись о стол и придав голосу. максимальную непринужденность, в то время как Джина выдавливала в бокал дольку лимона и небрежно покачивала босоножкой, болтающейся на кончиках пальцев стройной гладкой ноги, – ты ведь не замужем, да? То есть, я не вижу у тебя ни обручального кольца, ни чего-нибудь такого…
Джина слегка ссутулилась, сделала первый глоток – они оба пили Маргариту – и перевела взгляд вдаль на темный пляж.
– Я была замужем за полным идиотом, – начала она. – . Но это было очень давно. Мой менеджер, Джерри О'Коннел – он ирландец, у нас с ним кое-что было, но с этим тоже покончено. Так что, в общем, нет, – она пристально посмотрела на Лестера. – А ты?
Он сказал, что вдовец, и увидел, что ее взгляд стал внимательнее. Женщинам нравилось слышать такие вещи – это приводило в движение загадочные маленькие колесики и шестеренки в их душах, поскольку становилось ясно, что он не какой-то там подпорченный товар, а в отличие от остальных вшивающихся здесь кретинов с волосатой грудью, жертва трагической, поистине трагической судьбы. Джина спросила, как это случилось – странная смесь сочувствия и болезненного любопытства, и он рассказал ей о подростке в Suburban'e, о влажной мостовой и о том, что студенты-добровольцы не должны были ходить поодиночке. Но Эйприл сразу же махнула на это правило рукой, желая поставить исключительно чистый психологический эксперимент. Что ж, так или иначе ей это удалось. Дойдя в своем рассказе до горькой иронии финала, Лестер почувствовал, как у него сдавило горло, да тут еще и все эти выпитые коктейли и доносящая от лагуны вонь – в общем, он едва не сорвался.
– Меня не было с ней, – пробормотал он. – Вот, что важно. Меня там не было…
Джина коснулась его руки…:
– Ты действительно ее любил.
– Да, – ответил Лестер. – Любил.
Он любил ее, но теперь уже с трудом мог представить себе Эйприл – ее образ расплывался в сознании, словно сдуваемый упрямым ветром.
Они выпили еще по коктейлю, потом заказали ужин – передышка после его печального повествования. И Джина поведала ему свою грустную историю: мать-алкоголичка, погибший от выстрела в упор брат, которого по ошибке приняли за члена какой-то банды, ее спортивные успехи в школе, и как она не знала, куда ей с этим податься, два года в колледже и устройство на работу, от которой тупели и затягивались паутиной мозги – все до тех пор, пока О'Коннел не вытащил ее из безвестности и не сделал из нее боксера.
– Я хочу быть лучшей, – заявила она. – Первым номером. На меньшее я не согласна.
– Ты красивая, – сказал Лестер.
Она посмотрела на него. Ее бокал был почти пуст.
– Я знаю.
К тому моменту, как они закончили ужин и выпили еще по паре коктейлей, Лестер снова начал ощущать себя непобедимым и почти всемогущим. Была уже четверть двенадцатого, и их заботливый официант хотел отправиться домой. Лестер тоже был вовсе не против вернуться к себе – ему не терпелось завести Джину в своей номер и не оставить на ней неизведанных мест. Он поднялся на ноги и бросил деньги на скатерть.
– Может, пойдем? – слова забавно ударялись в небо.
Джина неуверенно встала со стула и, опираясь о Лестера, застегнула правую босоножку.
– Наверное, нужно поймать такси? – спросила она.
– Такси? Но нам же всего лишь нужно пройтись по пляжу?
Она задрала голову и посмотрела на него снизу вверх – по сравнению с его ростом и мощью Джина казалась маленькой, как ребенок.
– Разве ты не видел записку у себя в номере? На двери в ванную? Знаешь, она так забавно написана, но все равно, возможно, это и правда.
. – Записка? Что за записка?
Джина нырнула в сумочку и, порывшись, извлекла из нее сложенный листочек бумаги.
– Вот. Я ее даже переписала – она такая милая: «Администрация с прискорбием извещает, что в ночное время зона пляжа является небезопасной по причине наличия неких криминальных элементов, с которыми местные власти, к сожалению, справиться не в состоянии и настоятельно рекомендует постояльцам при возвращении из города брать такси».
