запружен людьми. Меня останавливали какие-то священники и епископы, потом за мной гнались веселые девицы, а потом я угодил на свадьбу. Неожиданно для себя я обнаружил, что громко пою песни, сидя за столом, и вообще, что пора бы найти тех, ради кого я здесь оказался. Но поторопиться не удалось: ночь гремела карнавальной музыкой и горела огнями, две куртуазные дамы из Тулузы взяли меня в оборот, видимо, решим проверить, так ли много пьют тамплиеры. Я сказал им, что ищу братьев.
Вопреки ожиданиям, одна из дам вызвалась мне помочь и послала пажа Действительно, вскоре к нам подошли трое храмовников. Дамы усиленно флиртовали. Потом подоспели какие-то кавалеры — и мне с тамплиерами удалось скрыться. Но где скроешься в ночном карнавальном Париже? Сев посреди какой-то площади невдалеке от горящих костров, мы повели разговор, запивая его вином — а когда кто-нибудь приближался, прикидывались пьяными и буйными.
Принимая меня за одного из рыцарей Храма, тамплиеры подробно рассказали о своем богатстве (вернее, нашем), и о том, как безотказно действует система векселей и паролей. Узнав, что я прибыл из Палестины, они просили в случае моего возвращения проведать нашего консьеля в Дамиетте. Потом, смеясь и вырывая бутыль, тамплиеры хвалились своей властью над Папой — в частности, рассказали, что один раз, заманив его в крепость, заставили прочитать все их еретические свитки и апокрифы, вывезенные во время походов с Востока. И принудили Папу сдавать по этим ересям экзамен. Бедный старик лепетал что-то, а когда сбивался на катехизис — его заставляли читать снова и в большем объеме. Трижды провалившись, Папа все же сдал минимум на еретического бакалавра.
— Ну что, ваше Святейшество, — скрестив руки, спросили тамплиеры. — Теперь-то вы нас сожжете?
— Упаси Боже, — зашелестел старик, — вы ведь единственная реальная сила, на которую может опереться моя церковь…
— И нас не сожгли. Выпьем! — подытожили храмовники.
Ночь летела со скоростью черной кобылицы, а тамплиеры вспоминали сраженья, втянули меня в обсуждение еретических догматов, потом мы молились, потом читали их Устав, потом снова пили.
…Проснулся я под навесом, где вповалку лежали братья-храмовники, нищенка, знатная дама и конюх. Пора было сбрасывать тело и лететь на пост. Но не в городе же бросать свои останки, и не среди друзей. Я встал и помчался по улицам к предместью. Вслед мне неслось улюлюканье городской шпаны. Увидев вдалеке холмы, я замедлил шаг. Думать в теле очень сложно, а в голове назойливо проступала картина: пустые райские врата, у которых толпятся трупы, пустое чистилище, полное неутешенных душ. Я торопился. И вдруг тропа над обрывом сделала резкий поворот.
— Кто вы, прекрасный рыцарь? — услышал я негромкий голос.
Передо мной стоял ректор Сорбонны доктор Мирабилис в сопровождении студентки.
Они улыбались и выглядели очень свежими — видимо, презрев парижский разгул, всю ночь бродили по пустым предместьям, рассуждая о святом Августине. Я поднял взгляд — слова застряли у меня в горле. Глаза у доктора Мирабилиса были участливыми и насмешливыми. Мои же, видимо, отражали смятение и скорбь. Я опаздывал. Что я мог ответить? Что я вовсе не рыцарь, а архангел в прогуле? Вещать от имени тамплиера уже не было сил — плен тела слабел. В ужасе от того, что сейчас из меня выбьет световой столб и будет явлено несанкционированное чудо, я молчал… Потом отступил — и сбросил тело с обрыва по правилам. Мне было жаль ректора Сорбонны — он достоин лучшего. Но, думаю, он пережил увиденное без последствий: умом и терпением его Господь не обидел.
Взлетев наверх, я убедился, что волновался не зря. В безветренном воздухе возле врат проступили молящиеся фигуры. Их было много. Никого не видя, они просили небеса показать им хоть какую-нибудь истину, ибо отчаялись, пусть даже этой истиной выступит отдельно взятый ангел. Я принял их тут же и узнал следующее. Войны и мор, прокатившись по земле, оставили не только раненых и калек — они оставили сомнения и погибшие надежды. Расцвет ересей и охота церкви за инаковерующими — яркое тому доказательство. Многие отступились от Бога навсегда и продали душу тому, кого считали Владыкой Тьмы. Призывы священников к покаянию и крестные ходы не вызывали доверия. Многие оговаривали себя, сдаваясь в руки инквизиторов (кстати, надо отметить, что инквизицию я, как мог, привел в порядок, послав ей в качестве вдохновителя святого Доминика. Означенный Доминик, сидя на шестом небе под Древом, спокойно съел предложенный плод, а прочтя свою миссию, поперхнулся: «Ну, спасибо, Господи!» — сказал он. Так или иначе, каждый из пришедших ко мне спрашивал, не знак ли это конца, и не пришел ли мир к своему финалу.
В общем, картина была неутешительной, хотя она и повторяется раз в двести-триста лет по земному летоисчислению.
Я знаю, что делать в этом случае — как и каждый из нас. Люди же склонны абсолютизировать, ибо уверены, что с ними это случилось впервые.
Поэтому я сказал всем, кого видел перед собой, что если они желают знать, что и как на самом деле обстоит с миром и его обитателями, пусть позовут сюда остальных. Я, конечно, могу объяснить это на пальцах, но лучше, если они увидят сами. Все исчезло, а я пошел трубить подъем по ангельскому корпусу.
Вскоре у нас все было готово, причем готовность заключалась главным образом в наличии каждого на его освященном законном Месте. Вернулся снизу брат наш Исмаэль, который все время забавлялся на земле, давая возможность людям познать мир с изнанки. А за ним стали подходить толпы.
Когда на берегу Лоты собрались сотни душ — мы вышли к ним, и ангел затрубил Начало.
…Первым на камни и волны ступил Исмаэль. Мы просили его об этом, чтобы все, кто считал себя падшими, более не страдали.
— Я, — сказал он, разводя в стороны свои лохмотья, — Свобода выбора, данная вам Богом. Все грешники, шлюхи, заимодавцы и еретики — следуйте за мной! — и, перейдя реку, двинулся на гору Шестых небес, называемую Фавором. И одна седьмая душ последовала за ним.
— Я — Радость Господа, — сказал Кассиель, и пурпур облек его в одежды царства, — Все актеры, менестрели, студенты, францисканцы и влюблeнные — следуйте за мной! — Кассиель перешел Лету и увел за собой вторую часть из семи.
— Я Сила Господа, — сказал я, ступая на камень и даря ветру голубые одежды верности. — Все рыцари веры и воины ислама, Орден Тампля, Орден госпиталя, священники и дервиши, — следуйте за мной! — я перешел воды и увлек наверх третью часть из семи.
За мной в волны вошел Михаил, в сумраке и металле.
— Я — справедливость Господа, — сказал он, — Асассины, штат Инквизиции, Орден доминиканцев, мирские судьи и юрисдикция — следуйте за мной! — Он увел за собой четвертую из семи частей.
Потом на камни ступил Аннаэль — белоснежный, как ночь Рождества.
— Я — любовь Господа, — сказал он, — все монахини и девственницы, нищие и аскеты, чудотворцы и странники по обету — следуйте за мной! — и увел пятую часть.
— Я — Милосердие Господа, — сказал Рафаил, завернувшись в багрянец и подняв руку, — все лекари и калеки, книжники и мореплаватели, все, кто был осужден — следуйте за мной, — и увел шестую часть.
Тогда в волны вошел последний ангел, чье имя Закхиил. Он был одет в одежды цвета зари.
— Я — Надежда Господа, — произнес он, — все, кто остался из-за сомнений или неверия — следуйте за мной.
На скалистую гору Фавор, которая под вершиной своей образует плато, ангельские хоры пребывали один за другим, и потому каждый из них выбрал то место, которое ему было по вкусу. Рыцари и их ордена, как орлиные гнезда, усеяли каменный карниз, подняв хоругви. Монахи облюбовали тенистый грот. Студенты и актеры легли в тени деревьев. Бродяги и воры развалились на солнцепеке. Верные жены и гордые девственницы кокетливо устроились на каменных валунах. Последние из пришедших упали, где попало. Так на небесах всем хватает места. А потом ангельские хоры запели. Начал архангел Кассиель, оправдывая имя Радости.
— У белых ангельских врат целует солнце луну. Зачем мне, любимая, врать? Я видел эту страну… И камни разнесли эхо:
— Я вернулся. Господи, в руки твои, встречай!
После него пел Исмаэль — о вечной игре и дороге в Рай. Я пел о смерти и бессмертии.
