обесчестили, и тебе пришлось бежать? Я верно говорю?
Я снова кивнула. Вводить мать Елену в курс дела я совершенно не собиралась, и коли она сама выдумывает всю эту чепуху с бесчестьем, то я ей подыграю. Главное — не переборщить.
— Хорошо, дитя мое. По твоему виду я понимаю, что ты не в силах говорить об этом вслух. Тогда сам Господь направил твои стопы к нам, сестрам Своим. Пока ступай. Я не буду утомлять тебя беседой. Ты и так утомлена дорогой и… страданиями, — мать Елена странно запнулась. — Поди, поди, — сунула мне в губы пухлую руку, которую я громко чмокнула. А на лестнице с наслаждением вытерла губы рукавом. И спустилась вниз — это удалось мне гораздо легче, чем подъем в келью аббатисы.
До вечера я провалялась в келейке на соломенном тюфячке. А вечером за мной пришли сразу три монахини и сладкими голосами стали рассказывать, что долг их монастыря — помогать страждущим и заблудшим. И коли страждущая душа выразила желание постричься, так не им вмешиваться. Мать Елена велела им приготовить меня к ночному постригу. Мне все это не понравилось. Особенно то, что одна из них сказала:
— Не бойся, сладенькая, тебе должно очень понравиться. Пойдем-ка с нами. Ты должна быть чиста душой и телом, когда предстанешь перед нашей настоятельницей и Господом.
Ничего себе. Предстать перед Господом всегда означало угодить в рай. То есть попросту на тот свет. Но ведь Компания не имеет права убивать людей! Это настоящее преступление! Массовое убийство! «Ну ты смешная, — Дэш, до поры до времени сидевшая смирно, вдруг пробудилась и принялась мерзко хихикать. — Между прочим, многие преступления замаскированы под вполне невинные и гуманные дела. Ты что, первый день на свете живешь?» Возразить было нечего. Новая история, в которую я вляпалась, внушала мне достаточно серьезные опасения. Однако спешить не стоило. Посмотрим, что представляет из себя постриг.
Монахини отвели меня в купальню, где мне было велено сбросить одежду и войти в бассейн, полный воды. Вода была очень неприятная — тепловатая, почти остывшая. Лучше уж совсем холодная. Я мужественно торчала в ней сколько велено, потом вылезла, меня положили на деревянную скамью и принялись натирать душистым маслом.
— Что, масло прибавляет новопостригающимся святости? — спросила я толстую монахиню, которая как раз трудилась над моей правой ногой.
Монахиня подняла на меня бессмысленные глаза. Она дышала как-то странно, и меня внезапно осенило: они же все тут лесбиянки! Боже праведный, только этого мне не хватало! А мать Елена, видимо, решила таким образом утешить меня в моих «страданиях». Ну ладно, Дэш, погоди, что-нибудь придумаем.
Монахиня между тем молча продолжала массировать меня, то одну ногу, то другую, продвигаясь все выше и выше. Будь она мужчиной, возможно, мне это и понравилось бы. Но она была женщиной. К тому же толстой и совершенно непривлекательной. Я попыталась сбросить с себя ее руки, но кожа была скользкой от масла, монахиня чуть усмехнулась и впервые разлепила губы.
— Раздвинь-ка ножки, малышка, ты должна благоухать везде. Не бойся, это очень приятно, — у нее был низкий хрипловатый голос. Тут уж я не выдержала. Рывком вскочила. Схватила свою одежду — монахини не позаботились спрятать ее — и как была, голышом, выбежала в коридор.
— Куда же ты, погоди! — толстуха ковыляла за мной. — Погоди, вернись же. Чего испугалась?
Догонять меня она, однако, не спешила. Возможно, мать Елена ничего не знала о ночных приготовлениях. Возможно, монахини просто хотели до нее полакомиться свежим кусочком, который сам на зуб пришел. Так или иначе, но я без приключений добралась до келейки, оделась и свернулась калачиком на узком ложе, пытаясь согреться.
Долго лежать мне, однако, не дали. Монахини снова пришли за мной и велели идти с ними в большой монастырский собор.
В соборе было светло от множества свечей. Я невольно залюбовалась внутренним убранством — богато, красиво. Видно, Компания не поскупилась, возможно, это все настоящее, привезено из Европы или еще откуда. Мать Елена стояла в окружении старших монахинь на небольшом возвышении.
— Да приимет Господь в лоно свое новую сестру нашу. Помолимся для начала, — она грузно опустилась на колени, роскошное одеяние ее чуть распахнулось и я с ужасом поняла, что под ним ничего нет. Кроме обнаженного тела матери Елены, блеснувшего между складок. Мать Елена снова посмотрела на меня своим странным обволакивающим взглядом.
— Подойди ближе, дитя мое. Помолимся вместе.
Я шагнула вперед на дрожащих ногах и неловко задела большой поднос со свечками. Поднос с грохотом свалился на пол, свечки раскатились и потухли.
— Извините, святая мать, я сейчас все исправлю, — пробормотала я. Кое-как собрала свечки, водрузила их обратно на поднос, и совершенно автоматически вытащила зажигалку. Один щелчок — и святые сестры с ужасом завопили:
— Что это?
— Это дьявол во образе невинной девушки!
— Вы видели? Она высекла огонь прямо из пальца!
— Где стража! Позовите стражу!
Мне стало весело. Ну надо же — как я раньше не сообразила. Попалась на удочку Джека. «Спрячьте и никому не показывайте!» А Компании только того и надо, чтобы не показывали. Чтобы сопротивлялись, но втайне. А я не буду втайне. Вернее, не буду вовсе.
Поэтому я гордо стояла в ожидании стражи. Стража хотела было волочь меня силой, но я особенно не сопротивлялась. Стражники были несколько разочарованы тем, что я спокойно подставила руки под веревку и дала себя увести.
Остаток ночи я провела восхитительно — в одиночной камере на охапке свежей соломы — стражники были настолько добры ко мне, что принесли и бросили целый ворох. Утром меня разбуди стук топора по дереву. Понятно, подумала я и сладко потянулась. Либо плаху поставили, либо виселицу, либо костер. Для меня. Скорей бы. Я была совершенно уверена, что это и есть единственный способ выйти из программы. Но тут проснулась Дэш, мой «грызучий близнец». И немедленно завелась с полоборота: «А ты уверена, что это не ловушка? Ведь если так, они должны были растеряться. Понимаешь? Значит, ты ошиблась. Ищи. Путь, скорее всего, верный, просто ты еще не все додумала.» Чего такого я не додумала? Мне стало страшновато. Времени все же мало. А недостаток времени всегда парализовал мое мышление. И нынешний случай — не исключение.
— Эй, ты есть хочешь? — миролюбиво поинтересовался мой страж, заглядывая в зарешеченное оконце в стене.
— Не хочу, — буркнула я, пытаясь сосредоточиться. В принципе, вывести систему из строя каким-то неординарным действием конечно, можно. Мадам ведь говорила, что тут действует компьютер, а насколько я разбираюсь в компьютерах, иногда неординарных действий достаточно, чтобы программу заклинило. Но уж очень все просто. И ведь реакция монахинь и стражников говорит о том, что подобные вещи предусмотрены системой. А что не может быть предусмотрено? Побег? Это вряд ли. Как еще можно обмануть систему? Встав над ней? Или просто выйдя за пределы? Ни то, ни другое у меня уже не получится. Думай, Дэш, думай. Я разозлилась на самое себя и стала судорожно вспоминать принципы работы известных мне компьютерных программ. Что делает программа, когда в ней происходит сбой по ее вине? Разгадка пришла совершенно внезапно. «Ты — тоже часть системы, — пронеслось у меня в голове. — Часть программы. Если она уничтожит тебя, может начаться необратимая цепная реакция. Ты сама такие вещи видела на своей знаменитой «Пи-Шесть-Плюс», когда годовой баланс для Роммела сводила! Помнишь! «Программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта». Так что расслабься и получай удовольствие!»
Стражник между тем загремел ключами, открыл тяжелую дверь и велел мне выходить.
— Ничего, уже скоро. Ты молись. Авось не так больно будет, — почти ласково говорил он, связывая мне руки.
— А может, не надо? — спросила я, умоляюще глядя на толстенную веревку, охватившую мои запястья.
— Обязательно надо, — ответил он, берясь за свободный конец веревки. — Может, тебе священника
