возненавидел.
В отделении сидели двое цыган с мешком и в сторонке мудак. В ватнике, как у негров, в шортах, морда помазана не то гуталином, не то сажей. История не новая, мудаки часто пытались к неграм затесаться, у них и кормежка, и условия, и по еблищу не так часто схлопочешь. Каждый раз одного-двух вылавливали.
— Даже по-ихнему говорить обучен, падла, — беззлобно сказал сержант, окуная чайный пакетик в стакан. — Говори, где научился?!
— Я в институте стран Азии и Африки работал, доцентом, — промямлил съежившийся мудак, с вожделением глядя на дымящийся чай. Небось года два уже не пил, если только в мусорке находил пакетики старые, да с тампаксом их не перепутал…
— Доцентом? Вот понавыдумывают, бляди, — процедил Лагутин.
— В машину его, и повезем, — сказал Фрязин.
— Может, чайку? — назвался угощением сержант. — Я бы и ему налил…
— Этому? Переводить только. Цыганам лучше дай.
Сержант и в самом деле дал цыганам чаю, которым они тут же начали хлюпать, а мудак остался без нихуя.
— Ну вот что вам, мудакам, надо? — спросил сержант, откидываясь поудобнее на спинку стула. — Живете, жрете, серете, чего еще надо? Икры, может? Или пива?
Мудак молчал, боязливо глядя из угла.
— Чего молчишь? — не отставал сержант. — Эй, цыган! Ромалэ! Ляпни его ногой.
Цыган осторожно поставил стакан с чаем, подошел и пнул мудака. Тот заскулил.
— Ишь, блядища! Не нравится! — удовлетворенно сказал сержант. — Отвечать надо потому что! Чего вам не сидится, а?
— Нам сидится, — пискнул мудак.
— Чего вам неймется?
— Нам ймется…
— Вы его куда? — спросил сержант.
— Да отвезем в отделение, там разберутся. Работать сильно хотел, отправим работать. В Марьиной Роще как раз котлован роют, памятник Мэру ставить…
— А что там, рыть некому?
— Я не говорил рыть. Рыть нормальные люди будут. А этого придумают куда… хоть под фундамент, ха-ха-ха! — Лагутин заржал, а мудак еще больше забился под батарею. Сержант это заметил и вознегодовал:
— Вот блядища, потеплее где лезет! Привыкли! Ну-ка, ромалэ, выкинь его оттуда, а сам погрейся.
Что цыган тут же исполнил.
Фрязину было интересно, за что взяли цыган.
— За что цыган-то взяли? — спросил он.
— А вон, глянь в мешке, — лениво сказал сержант.
Мешок был доверху наполнен матрешками в виде Сами-Знаете-Кого.
— И что? — не понял Лагутин.
— Как — что? Внимательней смотри.
— Не вижу, — признался Лагутин, повертев Сами-Знаете-Кого и посмотрев даже ему в зад.
— Черты лица. Какие? Се-мит-ски-е! — видимо, сержант повторял слово из инструкции.
— Да какие ж семитские, если он вовсе белобрысый…
— А нос? На нос посмотри. Типично жидовский нос. А нельзя, чтобы у… в общем, обосрались цыганы с матрешками. Жидовских наделали.
Фрязин посмотрел, жидовского носа тоже не увидел, но спорить с сержантом не стал. Захотел человек забрать цыган — ну и забрал, отчего их не забрать. Что еще с ними делать. Цыган Фрязин и сам не любил. Как и пидоров, но вслух не говорил никому.
— А что чукчи, опять рельсы взорвали? — спросил Лагутин.
— Опять. День строим, день они взрывают. Если бы американцы, суки, не помогали, мы бы этих чукч одним ударом! Как лягуху. А те им танки, вертолеты…
— Американцы, блядь, дождутся! — пригрозил Лагутин.
— Интересно, а у американцев мудаки есть?
— Полно, — сказал Фрязин. — У них и президент-то мудак.
— Как так может быть?
— А вот может. Вся страна их мудацкая.
— Это да, — согласился сержант и отчего-то загрустил. — Это может быть.
Фрязин представил себе американского мудака-президента. Президент был с сигарой, в цилиндре и сидел на мешке с долларами.
Тут привели еще одного мудака, но этот был покрашен под негра неудачно и по тупости своей вместо шорт надел какие-то брюки, а негры, как известно, брюки сроду не носили. Вновь прибывший мудак сильно обрадовался при виде прежнего, сел рядом, пожал ему, сволочь, руку и даже шепотом поздоровался, назвав «Семеном Семеновичем». Этого ему Лагутин не спустил.
— Иди-ка сюда, — ласково сказал он. — Нет, не ты, а вот в штанах.
Мудак подошел. Он был не робкий, а какой-то гладкий и вызывающий. Фрязин с тревогой подумал, что уже второго мудака видит такого вот поганого. Нехорошо это, неверно.
— Ты что же думаешь, мы не люди?
— Отчего же, люди, — сказал развязно мудак.
— Вот так сунь палец, а они всю руку сожрут, — сказал сержант. — Балуют их больно, вот что.
— Дай-ка дубинку, — попросил Лагутин. Сержант тут же полез отцеплять от пояса резинометаллический обрубок, снабженный электрическим разрядником. Назывался он ПТ-04, в просторечии «путя».
— Вы меня побить, что ли, хотите? — не менее развязно, чем прежде, поинтересовался мудак.
— Нет, пирогов дать. С повидлой.
— А напрасно.
Мудак сунул руку в карман ватника, Лагутин усмотрел в этом угрозу и огрел его «путей». Брызнула синяя искра, мудак задымился и упал. Цыгане с перепугу разбили стакан, но всем было уже не до них.
— Убил, никак?! — спросил ошарашенный Фрязин, глядя на мудака, из ушей которого поднимались сизые струйки и таяли под потолком.
— Ты когда ее перезаряжал?! — рявкнул на сержанта Лагутин. Тот развел руками:
— Недели три… Я не пользуюсь обычно, тут тихо на вокзале-то…
— Тихо… В ней за три недели перенапряжение происходит! Там небось вольт с тыщу!
Услыхав такие фрязинские слова, Лагутин уронил дубинку и толкнул мудака ногой. Тот тихо дымился, молчал.
— Да и хер с ним, — примирительно сказал сержант. — Щас рапорт напишу. Пытался вырвать… напал…
— Кто-то поверит, — хмыкнул Лагутин. — Это когда же мудак на кого-то напал? Он же мудак, ссыкливый, мухи не обидит.
— А что у него в кармане? — спросил Фрязин, подходя. — Надо посмотреть.
Лучше бы он не совал руку в этот чертов карман. Потому что когда он вынул ее оттуда, на ладони лежала белоснежная визитная карточка. Только намедни Фрязин уже видел такую, только мятую и попачканную кровью. А эта была цела. Блестела голограмма, а четкие черненькие буковки никак не хотели складываться в страшные слова…
За спиной грохнулось — Лагутин упал в обморок.
Раньше были приемники как приемники, а теперь пиздец один. Жестко фиксированные волны — радио «Свобода», радио «Россия», радио «Маяк». На коротких волнах пара музыкальных радиостанций.
