полезли противные кишки, и камера стыдливо сместилась на улыбающееся солнышко.
— Хорошая программа, — сказал таксист. — Пацаны мои сильно любят. Вчера идем вечером с мужиками, смотрим, а они мудака — живет у нас в подвале — поймали и пиздят… Извините, дамочка. По десять лет всего, а понимают.
— А вы что же? — спросил Кукин.
— Да ногой пнул раз и дальше пошли. Что я, мудака не видел? А детям интересно. А утром иду, он еще валяется. Сдох, зараза. Извините, дамочка… Надо им конфет купить или торт какой.
— Мудак-то молодой был?
— Да ну, старый совсем. Профессор какой-то или искусствовед… В галерее работал, этой… Троицкой? Ну, где теперь выставка Церетели.
— Третьяковской, — сказал Кукин.
— Ага, — водитель бибикнул, обгоняя фургон-холодильник с рекламной надписью «Пельмени „Память „Курска!““». — Правильно ее закрыли, не хер там смотреть. Представляете, картина — черным нарисовано под линейку, как квадрат, и все! Еврей какой-то намалевал. Рабинович или Гершкович, не помню уже… В журнале видел. В старом, давно, — поправился водитель, опасливо покосившись на пассажиров. — В мусор такие картины, а художников таких в котлован. Продать Россию хотели!
Перед тем, как идти ебаться, зашли в магазин — насухую да на голодное брюхо какая ебля. В магазине, как водится, было все. Вернее, много колбасы, икра по смехотворным ценам, большой выбор водки и всякие сопутствующие чипсы. Стандартный ассортимент продуктового магазина в стране победившей демократии. Одно время пошли перебои с колбасой, тут же воспряли какие-то подпольные коммунисты, рейтинг Сами-Знаете-Кого катастрофически упал с 99,8 до 99,67 процента, но колбаса через неделю появилась в еще больших количествах, и подпольные коммунисты были посрамлены.
Взяли батон сырокопченой, квашеную капусту в банке и алкогольный комплект «Единство». Комплект был упакован в специальную коробочку и остроумно содержал бутылку одноименной водки, плавленый сырок, кусочек копченой медвежатины и флакончик с огуречным рассолом.
Попив и поев, долго ебались, Кукин аж устал. Ебаться — не репортажи снимать. Дождался, пока журналистка в очередной раз кончит, и скрылся в ванной, чтобы она не успела его схватить по новой. Заперевшись на задвижку и присев на холодный фаянс унитаза, он пригорюнился.
Что произошло с Морозовым, Кукин и сам не знал. Морозова он тоже не знал. Видный вроде бы тележурналист, появился не так давно, откуда — неясно, зачем — тоже неясно, вроде не пидор, что тоже странно… мало у них не пидоров, Кукин и сам порой задумывался, как же так — он, Кукин, не пидор, а шестой год на ящике без особенных проблем. Хотя, вполне возможно, потому и бегает по городу, как дурак по морозу, а не имеет личную передачу в прайм-тайм.
Журналистом стать нелегко. Газеты-журналы позакрывали, цензуру ввели… Кто поумней, конечно, тут же пристроился. Вчера был оппозиционер, сегодня, глядишь, оказался всего-навсего пидор, а пидоров трогать не велено. У них даже телеканал есть свой, у пидоров. Везет им.
А тут…
Жопа не выручает, а от хуя одни неприятности. Вот чего он поперся к этой мымре?
В дверь поскреблись.
— Щас! — крикнул Кукин.
— Ну что ты там?! — игриво пискнула Лолка.
— Сру! — крикнул Кукин.
Поскребывание прекратилось.
Кукин посмотрел на себя в зеркало. Довольно молод, пригож. Побрился плохо… а это что за клок торчит? Проклиная свою электробритву «Бердск», Кукин поискал на полочке станок, нашел. На станке висели жесткие волосяные шмотья. Пизду она им бреет, что ли? И ладно, что мы, пизды не нюхали, решил Кукин и сбрил торчавшее на подбородке слева безобразие.
Надо было как-то отрабатывать еблю, потому он бездумно посидел еще с минуту, в самом деле насрал немного, смыл, попрыскал освежителем и вышел.
Голая Лолка лежала на кровати и листала какую-то книжку.
— Посрал? — спросила она недружелюбно. — Смыл хоть за собой?
— Не обучены, — сказал Кукин. — Ладно тебе, мы ж поговорить хотели.
— Ах, да. Морозов. Так кто таков? И что там за история?
— Забрали его, — сказал Кукин. — Я мало что знаю. Поехал на съезд, а там его цап! И нету. Звонили вроде нашим шишкам, шишки напугались.
— И все?
— Я же предупреждал.
— А сам он кто?
— Да не знаю я! Ты думаешь, я там всех знаю? У нас народ осторожный. Ты ж правозащитница на окладе, должна соображать. Я бы вообще на твоем месте все бросил. Да и мне лезть в это… Я ж не дворником работаю.
— Ну как же, единственная независимая телекомпания России, — хмыкнула Лолка.
Кукин хотел сказать что-нибудь умное и обидное, но не успел, потому что зазвонил телефон. Лолка поползла к нему, дотянулась до трубки и сказала:
— Алё.
Ей, видно, ответили что-то очень важное, потому что Лолка тут же подскочила с кровати и принялась прыгать на одной ноге, пытаясь влезть в трусы. Кукин с облегчением понял, что секс закончился, и принялся тоже одеваться.
— Кто звонил? — спросил он непринужденно, когда Лолка повесила трубку.
— А вот это я тебе не скажу, — мстительно сказала та, и Кукин понял, что в самом деле не скажет.
Так он и не узнал, кто это звонил. Но некто крутой, ибо Лолка тут же убежала, быстренько сказав:
— Ты тут посиди, я совсем скоро.
С горя Кукин съел остаток сырка и вспомнил, что по телику сейчас будет поединок между депутатами Василием Шантыбиным и Александром Горелиным. Депутаты что-то не поделили, обсуждая поправку к довольно незначительному закону, и спикер разумно рассудил, что это — Зрелище, апофеоз демократии. Пусть сильные люди решат в споре, кто был прав. Тем более закон все равно уже приняли без всяких поправок, потому что позвонил Сам-Знаете-Кто и сказал, что поправки депутаты могут засунуть себе в жопы.
Он включил ящик — заканчивались новости (как ни включи, а все новости), дикторша сказала:
— И последнее. Сегодня Министерством юстиции зарегистрировано Всероссийское общественное движение «Идущие в зад», которое объединит всех представителей сексуальных меньшинств в поддержку демократических преобразований в России. Как заявил лидер движения Боря Минисеев, оно создано по аналогии с молодежным движением «Идущие вперед» и преследует те же цели. А теперь смотрите прямую трансляцию из Спортивного зала Государственной Думы Великой России!
Камера показала Спортивный зал Государственной Думы, который был заполнен до отказа. На ринге разминались борцы. Шантыбин ходил туда-сюда и хищно смотрел на людей, а Горелин пил сок из пакетика со своей физиономией.
Шантыбин был в красном борцовском костюме, а Горелин — в голубом. Говорили, что от Зайцева к Василию Ивановичу приходили специальные люди и просили выступить в специальных безжопных борцовских трусиках, но Василий Иванович их прогнал, сказавши:
— Заебали пидоры.
При всех минусах Василий Иванович был человек честный и даже не обращал внимания на сексуальную терпимость. Любили его в народе, и все тут.
Посетили ли зайцевские ходоки Горелина, неизвестно, но с жопой и у него было все в порядке. Зато рефери — наверное, для равновесия и политкорректности — сиял свежепобритыми ягодицами. Он выбрался на ринг, на мгновение запутавшись в канатах, и возвестил:
— Дорогие друзья! Господа! Россияне! Сегодня мы присутствуем на матче года! Каждый из вас может
