Давешний мудак сидел в камере, а куда бы он оттуда делся. С ним сидел какой-то жиденок, который при появлении Фрязина с напарником тут же сделал вид, что дремлет и вовсе ни при чем. Оба что-то ели, и в пластиковых мисках осталась какая-то жижка, а на тарелках лежало пюре с котлетой. Кормили в камерах хорошо, хули говорить.
— На допрос, — сказал Фрязин мудаку. Второй, хоть и жиденок, был с виду не мудак, просто какой- то… недомудок, во. Но гражданин.
Жиденок посмотрел одним глазом, опять затаился.
Давешний мудак поднялся. Вид у него был печальный — изрядно Лагутин его попиздил. Переживет, мудаки, они живучие. Фрязин к месту вспомнил, как в прошлом году весной вот так ловили мудака одного, больно шустрого; загнали в котлован на стройке и кирпичами забили, строители еще помогали. Мудак тот был не простой, раньше состоял в эспеэсе, на конгрессы небось ездил, виски с икрой жрал. Забавно так валялся в котловане.
— Я хотел бы… — начал было мудак, и Фрязин понял, что этот тоже непростой. Да и куда ему быть простым, если в журналистах ходил, при тамошней-то системе безопасности! И не где-то, а на ДТП-ТВ, которое есть оплот демократии в электронных средствах массовой информации. Независимая телекомпания. Туда хуй знает кого не берут. Потому Фрязин слегка стукнул мудака по зубам, взял за плечо и поволок по коридору в допросную комнату. Дежурный, одобрительно цокнув языком, запер камеру, оставив хитро дремлющего жиденка в одиночестве. Небось и порцию мудакову дожрет. И правильно, даже на жиденка не жалко, все не мудак. Хотя были разговоры, что всех жиденят в мудаки переведут. Вроде готовит Государственная Дума такую поправку к Конституции.
В комнате для допросов Фрязин пихнул мудака на стул и велел сидеть. Сам посмотрел, есть ли диск в рекордере. Есть. Тоже славная штука, раньше все на кассету писали, то зажует ее, то затрется, то скрипеть начнет… А сиди-рекордер — иное дело, что мудак ни вякни, все на века.
Теоретически допрашивать мудака обязан следователь. Но сегодня — усиление, пусто в конторе, потому первичный допрос может провести и оперуполномоченный, следователю же потом и легче.
Сунув в узенькое жерло рекордера новую болванку, Фрязин показал все еще торчавшему в дверях Паше-напарнику, чтобы сел на диванчик в углу, и пощелкал по микрофону. Пищит.
— Имя, отчество, фамилия, — сказал он грозно.
— Морозов, Николай Алексеевич.
— Допрос проводит старший оперуполномоченный Фрязин. Присутствует младший оперуполномоченный Павел Романович Афанасьев. Что можешь показать по существу дела?
— По какому существу? — не понял тот.
— По существу дела, — повторил Фрязин и хорошенько пнул мудака под столом в колено. Тот охнул, подскочил.
— По существу дела ничего не могу показать, — сказал он.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Фрязин. Это и в самом деле было хорошо, ведь что мудаку сказать, чем оправдаться? Нечем. То, что он мудак, все оправдания низводит на нет.
— Признаешь, что мудак?
— Н-не признаю… — пробубнил Морозов и получил еще пинок.
— Как ты объяснишь в таком случае, что на съезде был идентифицирован как Морозов Николай Алексеевич, уже три года как числящийся в мудаках без определенного места жительства, сиречь в розыске?
— Я ни в каком розыске не был, документы настоящие.
— То-то, что настоящие. А не должны быть настоящие. Смотри, Паша, — сказал Фрязин, щелкнув кнопкой и отрубив запись. — Вот сидит мудак. Три года назад как в воду канул. Искали уж его, и пятое, и десятое, а тут получите — на съезд его черт понес, а там идентификатор сработал. Даже фамилию не поменял! Даже имя-отчество! Жил, сволочь, как нормальный человек, в телевидение проник!
— На телевидение, — машинально поправил мудак и схлопотал в рыло.
Допрашиваемых бить не положено, но кто ж мудака-то не ударит? И кто возьмется ругать того, кто мудака ударил? Они и так должны радоваться, что по-людски с ними, на стуле вон мягком сидит, в тепле, пожрал только что… Раньше как с мудаками? Нагрузили в фургон, да в лес, да в овраг. А там уже трактор-«петушок», сиречь экскаватор с бульдозером. Ой, сколько тракторов таких тогда у белорусов купили! Батька велел даже цены скинуть, а сто тракторов лично передал в дар русскому народу.
Потом, правда, опомнились, и очень скоро. Ведь мудак дохлый — не в пример вреднее мудака живого. Живой мудак может трудиться на благо гражданского населения. Кого на шахту, кого в лес, кого на войну. Очень даже запросто, потому и с чичами помирились в одночасье. Как стали делать: берут мудака, ему в рюкзак взрывчатку — под банки с тушенкой там замаскируют, под мыло — и к чичам. Мудак рад, думает, чичи его цивилизованному сообществу отдадут, бежит себе, а как добежит, куда надо — тут кнопочку нажмут, и нет мудака, а с ним и чичей.
Чичи даром что чичи, быстро поумнели, стали беглых мудаков на всякий случай стрелять. Да оно и ладно — все забава, и мудакам убыль. А там, глядишь, и победили проклятых, и мудаков извели малость.
Сейчас мудаки, кто остался, в основном на подсобных работах шебуршились — мусор там собирать, рыть чего, асфальт класть… В мусорных контейнерах — как в санатории, чистенько, сухо, все пищевые отбросы мудаками изысканы, пущены на корм. Пособие-то мудацкое маленькое, чего на него купишь. Еще не везде мудакам и продадут, кстати.
А кто в лагере, в шахте там или на сельскохозяйственных работах, тем, почитай, что и лучше бывает. Фрязин помнил, как их возили на экскурсию в подмосковную агрофирму. Директор, толстенький приятный человек в белоснежном халате, вел их по свинарникам и телятникам, рассказывал, волнуясь, о привесах и надоях. Потом группу отвезли в поле, показали, как мудаки пропалывают гряды.
— Споро работают, любо-дорого глядеть, — сказал директор. — Попервоначалу норовили то в борозде спрятаться да уснуть, то сожрать что, да мы их быстро отучили, — с этими словами он показал на мужика с кнутом. Мужик сидел на капоте стоявшего возле поля «москвича»-пикапа и курил, посматривая на трудившихся мудаков. — Это наш бригадир, Евсей Андреич. Он им спуску не дает. Поедемте еще кукурузные поля посмотрим, а потом покажем, как у нас мудаки живут.
Мудаки жили хорошо. Это им не в однокомнатной хрущевке вдесятером, как в городах. Просторный барак, солома настелена, чисто… Стекла в окнах, свет даже электрический, хотя на что он им, свет-то, мудакам ведь читать запрещено. У стены — корыто.
— А чем кормите? — поинтересовался старший группы.
— А что от столовой останется, да по домам еще соберем, что кому не надо… Народ у нас добрый, свиньи опять же не у всех, или там коровы… Комбикорм прошлогодний загнил, так мы им из него кашу подрядились варить. Кушают, сукины дети! Только треск. Мы им даже газету читаем, — сообщил, понизив голос, директор.
— Это зачем?
— Жалко все же. Бывало, Евсей Андреич скажет: «Вот отсюдова досюдова чтобы все убрано, и вечером вам „Известия“ будут». И верно — уберут еще до срока, и добавку сделают. А мы уж им спортивные новости почитаем, «Это интересно», «Советы домашнему мастеру», «Со всех концов России»… Любой скотине ласка приятна. Поросю — пузо почесать, а мудаку, надо понимать, газета. К тому же среди них много раньше пописывал… А кто совсем хорошо работает, тому дополнительно кусок брюквы или там даже конфету дадим.
Интересно, куда этого определят. В шахту бы его! Чтоб с фонарем в жопе уголь вырабатывал!
— Так откуда документы, мудацкая рожа? — спросил Фрязин, включив запись.
— Там написано… Вы бы лучше внимательно посмотрели, что я там за визиточки вам показывал, — неожиданно злобно сказал мудак.
Фрязин задумался. А ведь и в самом деле, визиточки-то не посмотрели. Лагутин, мать его ети, сразу стал их мудаку в едало совать, оно бы и правильно, что у мудака могут быть за визиточки, но мудак-то необычный, не видели мы таких мудаков…
— Слушай, — сказал Фрязин напарнику Паше, снова отключив запись. — Поди в комнату отдыха, там
