стоять. Твой взгляд вспорхнёт по веткам, бутонам, спутанным кустам, по кирпичам, плющом увитым, по небу, из которого солнечный луч найдёт тебя в зелёных зарослях и светом тебя тем паче одарит. Там свет луны заметно мягче, его щекочет верх сосны и растравляет нежно. Птицы твоим ушам дадут концерт, несказанно прекрасный. Там ты будешь проходить меж клумб дорожками, как бы живыми — бегущими то врозь, то вместе. Фонтаны подбодрят тебя, моя мечтательница, если ты загрустишь в своих мечтах. В твоём распоряжении всё это будет, коль захочешь себе всё это подчинить и весело давать приказы. Золушка: Ты радуешь меня. Скажи, ведь словно на больших руках меня носить там станут, да? К твоей руке я с радостью по всяком случае прижмусь. Но это платье, посмотри, я так ничтожно влюблена в него, но буду отложить его должна, и Золушкой быть перестать — Принц: Тебе служить служанки станут, и шкафы наполнятся убранством пышным. Золушка: Да? Это будет так? Принц: Весь день ты предоставлена себе самой была бы. Только если б тоска тебя долой из сада толкала вон, искать людей и звуков громче, чем шептания твоей уединённости — тогда нашла б ты во дворце веселье, упоенье, блеск, пышность и танцы, песни, гром, всё, что захочешь. Золушка: И тогда моё уединенье скрасит противопоставление. Как хорошо и как легко. Ведь ты об этом говорил? Принц: Об этом, да. Золушка: Ты очень мил. Во всём бескрайнем государстве едва ли я найду слова, чтоб благодарностью своею тебя благодарить. Но дай я вместо слова поцелуем тебя всё ж поблагодарю. Ах, как приятно. Хорошо, что этому настал конец. Принц: Как? Почему конец? Золушка: Пришёл конец нашим круженьям в танце. Я не с тобой обручена, но всё ещё — с самой собой. Твердит мне память, что вокруг меня ещё витает сон, не вымечтанный до конца, и сном должна я заниматься. Вон, посмотри, притихли сёстры,
