видеомагнитофон записывает трансляцию «Аншлага». Чистый Егор должен ворваться в дом, махом опрокинуть несколько стаканов самогона и, пока разум только начинал туманиться, спешно просмотреть запись дебильной передачи, заливая ее пойлом, еще и еще, и только потом неспешно и разгульно выйти из двора, чтобы увидеть дымящееся пепелище.
Итак, баня была натоплена добела, Богдан поставил видак на запись и спокойно ожидал своего друга. Внешне никто бы не смикитил, что он знал – Егор не побрел в сортир, чтобы не осквернять баню, а бежит к церкви, вооруженный десятью литрами бензина! Прошли липучие десять минут, томительные в бесцветном пару. Пятнадцать. Наконец Егор вбежал в баню с полным рюкзаком. Лицо у него было усталое.
- Ну как?
- Да никак. Не выйдет ничего. Попа нового прислали.
- Как так?
- Да очень просто. Привезли его на уазике. Здоровый такой, рыжий. Генка-то с перепоя его впускать не хотел, винтовку откуда-то вытащил и на него.
- А поп что?
Егор медленно стягивал с себя шмотки и укладывал их на деревянную лавку.
- Поп не промах оказался. Постоял и как гаркнет: изыди, бес! Как прыгнет на него через три ступеньки, трах, хлесть! Винтарь в одну сторону, а Генка в другую. Схватил его за грудки, через себя по лестнице вниз и спустил носом по ступенькам. Генка кое-как ствол подобрал и домой, видно, хмель из него быстренько вылетел.
Богдан молчал, раскрывши рот.
- И что теперь делать?
- Ничего. Посмотрим. Будем ждать.
Да, на самом деле, новый священник был рыжий, с северной крепостью, чуть-чуть покрытой сальцем. Звали его отец Владимир.
Он сразу запер церковные ворота на амбарный замок, а в самом храме долго и нудно стучал молотком. На расспросы сельчан и их нестерпимое желание «поставить свечечку» он спокойно отвечал, погодите, дескать, отмолить ваш храм надо. Грязью он зарос. Все прекрасно понимали, что он имел в виду, и соглашались.
Отец Владимир вставал рано, с петухами, рубил дрова, и при этом исступленно, громко молился. Потом дотемна восстанавливал храм и ложился спать часов в девять вечера.
Богдан и Егор выжидали, наблюдали за реставрируемой церковью в бинокль и духовно колыхались. Христианство уже казалось им нелепой путаницей и все книжонки, найденные в сарае – «Житие преподобного Серафима Саровского», «Библия для самых маленьких», «Иисус любит тебя» - не вызывали у них ничего, кроме скептических ухмылок. Все казалось бессмысленным: и сам институт церкви, и монахи, и старцы-святые. Зачем все это? Чтобы молиться за нас? Ну и что толку от их молитв – ведь жить-то от этого лучше не стало ни на грош. Более того, хитрые попы сами выпрашивают гроши да побольше! С каких хренов, как грибы после дождя, выползают по всем городам и весям России церкви, монастыри да часовни? Уж ясно, что не со старушечьих истертых лепт! То ли это отмывается бандитское бабло, то ли бюджетные средства, смазанные откатами, текут ручьем туда, вместо больниц и спортплощадок.
Наконец, нашелся старый цветной журнал, который Богдановский отец еще давно утащил из библиотеки. Какой-то известный очкастый поп, толстый и женоподобный, словно сошедший с революционной агитки, соглашался с гибелью православия. Он даже смиренно предрекал, что Сибирь русские вскоре оставят и населять ее будут китайцы. Так что все церкви, что сейчас там массово возводят – это для них. Дьякон советовал молодым попам срочно учить восточные языки, чтобы потом было кому нести свет истинной веры непросвещенным косоглазым. Это было до того противно, что журнал с толстым попом был немедленно сожжен в печке.
А душа совсем застонала в своей пустоте. Как же теперь? И вот через несколько дней Егор позвонил из города Богдану:
- Собирайся! Через три часа у нас стрелка! Меня с парнем одним очень интересным свели.
- Ага. А чего за парень?
- Темнослав. Язычник, очень умный. На пятом курсе у нас учится на истфаке. В аспирантуру собирается. Он обещал помочь, там на вопросы разные наши ответить. Он волхв в языческой общине, представляешь? Давай в два на Фонтане встретимся.
Спустя три часа они стояли перед дверью, обитой дерматином и нажимали на кнопку звонка, испускавшего жалкие птичьи трели. Вскоре замок зашебуршился ключом и из щели донесся низкий грудной голос:
- Заходите.
Волхв Темнослав был хорош. Лоб был перепоясан плетеной веревочкой. Лицо украшали аккуратная бородка с усами и длинные русые волосы, заплетенные в три косы – две спускались с висков, а третья, самая толстая, прочно висела сзади, доставая до кожаного ремешка, на котором болтались в кошелях пачка сигарет и мобильник. Одет Темнослав был в настоящую русскую народную рубаху, только черную, до колен, перепоясанную кожаным пояском, и с кроваво-красной оторочкой на подоле, по рукавам и на вороте. Из- под рубахи выглядывали трико и босые ступни в домашних тапочках. В косоворотках в Ленино давно уже никто не ходил, разве что дедушка Матвей иногда косил траву в такой же, только белой и покороче, потому парни чуть приоткрыли рот в изумлении.
- Здравы будьте, - молвил Темнослав и протянул руку для пожатия. Богдан растерялся, пробормотал «здорово» и неумело стиснул нежную кисть хозяину. Егор же, видно, уже прошедший краткий курс молодого бойца, ответил «здрав будь» и поздоровался правильно: хлопнул ладонью Темнославу по сгибу локтя и принял такой же шлепок.
- Что ж, проходите в светлицу, - изрек волхв и прошлепал в комнату. Светлица скорее напоминала темницу, ибо от потолочной люстры до плинтуса была драпирована черным и красным бархатом. На стене напротив густо зашторенного окна висел красный нейлоновый флаг из тех, что продают в музыкальных магазинах. На нем из белого круга крутилась черная гитлеровская свастика. В красном углу, где у деревенских бабушек угрюмились иконы, на грубо сбитой полочке, устланной расшитым рушником, стояли грубо вырезанные шахматные фигурки идолов, перед ними горела ароматическая палочка.
- Ну, други, - молвил Темнослав, усаживаясь в продавленное кресло, так же обитое черным бархатом, - с чего начнем? Что вас ко мне привело?
Богдан поерзал на черной кушетке и ответил:
- Мы запутались. Мы хотели бы, чтобы вы…ты… помог нам.
Темнослав усмехнулся.
- Да ничего проще нет. Обряд имянаречения? Вам сначала раскреститься нужно. Отречься официально, так сказать. Во Христа не веруете?
Парни почему-то не могли ответить на этот вопрос решительным и твердым «нет». Да, их постигло колкое разочарование и в православии, и в аппарате священников и верующих, но отречься придется не только от Христа! От святок и гадания перед Рождеством, от обжигающей проруби на Крещение, из которой выбираешься по локти в ледяной каше, от вербного воскресения, когда они ходили на опушку и дедовским перочинным ножиком срезали пушистые ветки, от Пасхальных куличей и яиц! Да и сама Масленица и ночь Ивана Купала, разве не с именем Христа они праздновались в деревне? А разве можно предать бабушку, которая, повязав чистенький платочек, водила их в «церкву» на причастие, и говорила: «А ты когда идешь в школу-то, возьми да и скажи «ангел навстречу, Господь на пути, царица небесная, мне помоги».
Богдан просто промолчал, отведя взгляд, а Егор промычал «э-э-э».
- Да вы что! – Темнояр усмехнулся. – Вы что же, блин, совсем ничего не понимаете что ли? Вас крестили черным ритуалом! По каббале! Колдовские имена говорили, маслом мертвых родничок на голове мазали! Да и сам Иисус – это же жид! И пидор! Педераст, гомосексуалист, нах! – он заметно перевозбудился и начал ерзать на своем кресле, сминая бархатное покрывало.
- Как это? – спросил Егор, и Богдан одновременно с ним спросил:
