жизни. Как долго оно длилось, Прескотт не мог судить — как не знал, было ли оно действительным или воображаемым.
Ему показалось, что, потеряв самообладание, он заключил в объятия обольстительную женщину — и она почти сдалась, но внезапно вырвалась из его рук…
Потом вдруг в мгновение ока наступило неожиданное и полное протрезвление.
Орвин Прескотт уставился на сестру Арлен. Она стояла в двух шагах от доктора и пристально и напряженно смотрела на него.
— Очень сильнодействующий препарат… — извиняющимся тоном пробормотал Прескотт.
— Возможно, у меня дрогнула рука, и я перелила несколько капель. — Беззаботный голос сестры Арлен звучал несколько нетвердо. — Думаю, вам пора идти. Позвольте проводить вас.
Через минуту доктор Прескотт уже ехал в маленьком лифте вместе с сестрой Арлен. Затем он оказался в самом конце длинного коридора и вышел через раскрытую дверь в крытый двор, где стоял «кадиллак». Шофер в дорожных очках (азиат, судя по цвету кожи) открыл дверцу машины.
— До свидания, — сказал Орвин Прескотт, поставив одну ногу на подножку. Он держал сестру Арлен за руку и немного испуганно смотрел в ее темные глаза.
— До свидания, — ответила девушка. — И удачи вам.
Окна в салоне были плотно закрыты шторами. Мгновение спустя дверца захлопнулась, и автомобиль тронулся с места.
Доктор Фу Манчи сидел в комнате с каменными стенами за узким столом, на котором лежали странные приспособления, напоминающие медицинские инструменты. Его длинные желтые пальцы с заостренными ногтями неподвижно покоились на столе. Глаза китайца были закрыты. Занавеси в дверном проеме раздвинулись, и в комнату вошел Сэм Пак. Сэм Пак — под этим именем скрывался человек, некогда хорошо известный в Китае. Правда, тогда его имя звучало иначе.
Доктор Фу Манчи продолжал сидеть с закрытыми глазами.
— Орвин Прескотт находится на пути к Карнеги-холлу, — доложил старик на китайском, но не на том китайском, к которому привыкла лондонская полиция, поднаторевшая в восточных наречиях. — Женщина выполнила работу, но не слишком удачно. Боюсь, под конец она налила не три, а четыре капли.
— На нее нельзя положиться, — шипящий голос прозвучал совершенно отчетливо, хотя тонкие губы Фу Манчи едва шевелились. — Эту женщину рекомендовали надежные люди, но страстность делает ее опасной. Она чрезмерно любвеобильна и способна к состраданию: это негритянская кровь. Ее романы меня не касаются. Если она видит в мужчинах свои игрушки — пусть играет ими на здоровье. Но суть и смысл ее женственности должны принадлежать мне. Эта женщина почувствует на своих губах долгий поцелуй смерти, если предаст меня… Именно поэтому я в решающий момент убрал ее из окружения Харвея Брэгга и заменил на некую Эдер… Вы уверены насчет передозировки препарата?
Колдовские нефритовые глаза открылись и остановились на сморщенном лице Сэма Пака.
— Я наблюдал за ней — у нее тряслись руки. Прескотт опьянел на несколько мгновений. Я сужу по этому.
— Она будет наказана, если это так. — Гортанный голос звучал очень резко. — Последнее донесение об этом несносном аббате.
— Номер Двадцать Пять, ответственный за патрульные машины в районе Карнеги-холла, докладывает, что аббат Донегаль в здание не входил.
Последовало недолгое молчание.
— Это может означать две вещи, — раздался затем шипящий голос. — Либо он уже проник в здание — либо он находится в руках федеральной службы, и Враг Номер Один торжествует, наконец.
Старый Сэм Пак издал звук, похожий на шипение разъяренной змеи.
— Даже я начинаю сомневаться в благосклонности наших богов, — продолжал высокий решительный голос Фу Манчи. — Где мои хваленые силы, где блестящие агенты, которых только я умею нанимать и использовать наилучшим образом? Где тысячи слуг, рассеянных по всему миру? Как гончий пес, Найланд Смит все время шел по моим следам — и в любой момент может залаять за моей дверью. При одной мысли об этом гордость моя рассыпается, подобно карточному домику. Боги моих отцов, — голос Фу Манчи звучал все тише и тише, — неужели мне суждено потерпеть поражение?
— Не впадайте в мусульманские заблуждения, — просипел старый Сэм Пак. — Ваши длительные отношения с арабами внушили вам подобный пессимизм.
Мало кто смог бы выдержать злобный взгляд сверкающих зеленых глаз — теперь полностью открытых. Но Сэм Пак невозмутимо продолжал:
— У меня тоже есть здравый смысл, хотя он и несравним с вашей великой мудростью. Историю своей жизни вы пишете собственной рукой. Вы прекрасно знаете: фатализм глуп. Я, безымянный, говорю так, потому что преданно служу и ничего не боюсь рядом с вами.
Доктор Фу Манчи поднялся с места. Его костлявые, но изящные пальцы принялись перебирать инструменты на столе.
— Без тебя, мой друг, — мягко произнес он, — я остался бы один в последней схватке с врагом, которая, похоже, будет моим Ватерлоо. — Кошачьей поступью китаец обогнул стол. — Давай вернемся к нашему важному эксперименту. В случае неудачи нам придется полностью пересмотреть наши планы.
— Мудрый человек может построить башню на фундаменте из ошибок.
Доктор Фу Манчи бесшумно вышел в зал семиглазой богини, пересек его и спустился по лестнице. Старый Сэм Пак следовал за хозяином по пятам. Они прошли по коридору с шестью разноцветными гробами и вошли в камеру, где на деревянной скамье лежал Герман Гроссет. Пленник — уже освобожденный от пут — казалось, мирно спал.
Один из китайцев Сэма Пака охранял спящего. При появлении доктора Фу Манчи он поклонился и вышел. Старый Сэм Пак склонился над неподвижным телом и прижался ухом к волосатой груди. Не меняя позы, он поднял глаза на хозяина и кивнул.
Доктор Фу Манчи пристально посмотрел на мускулистое тело на скамье и сделал знак Сэму Паку. Старый китаец с обезьяньей ловкостью повернул взъерошенную голову Гроссета в сторону. Шприцем с тонкой иглой Фу Манчи сделал инъекцию, потом отложил шприц в сторону и принялся внимательно рассматривать пациента. Прошло почти две минуты… Затем Фу Манчи прыснул из пульверизатора сначала в правую, а потом в левую ноздрю бездыханного человека.
Через десять секунд Гроссет внезапно резко сел на скамье и дико осмотрелся по сторонам. Взгляд его приковали два зеленых колдовских глаза. Мускулистые руки Гроссета судорожно вцепились в края скамьи, и пленник словно окаменел в такой позе.
— Вы поняли? — прозвучал странный тихий голос. — Сигналом к действию будет слово «Азия».
— Я понял, — ответил Гроссет. — Никто не остановит меня.
— Слово «Азия», — монотонно повторил Фу Манчи.
— «Азия», — эхом откликнулся Гроссет.
— До тех пор пока вы не услышите это слово… — голос исходил как будто из глубины сверкающего зеленого озера, — забудьте, забудьте все, что вам следует сделать.
— Я забыл.
— Но вспомните… вспомните, когда услышите слово «Азия».
— Азия.
— Забудьте все и спите. Но помните слово «Азия». Герман Гроссет откинулся назад и мгновенно погрузился в глубокий сон.
Доктор Фу Манчи повернулся к Сэму Паку и сказал:
— Все остальное — по твоей части, мой друг.
ГЛАВА XXI
КАРНЕГИ-ХОЛЛ
Харвей Брэгг сидел за письменным столом в кабинете Дюма — уже одетый подобающим образом для выступления, которому суждено было остаться навсегда в истории Америки. В нише над столом стояла копия знаменитой статуи Бюсси Дюбуа, и сам стол, некогда принадлежавший кардиналу Мазарини, представлял большую историческую ценность.
— Послушай, детка, — Харвей Брэгг поднялся с кресла. — Я готов действовать, но я привык играть
