'Кто этот человек?'
— Один старый безумец. Ему нужна новая молодость, чтобы истребить человечество. Его проект весьма остроумен, надо признаться. А в остальном — он законченный сумасшедший. Тем не менее, он большой ученый. Что-то вроде свихнувшегося Фауста. Он много для нас сделал, а когда получит твою молодость и твое тело — будет творить настоящие чудеса…
'Как его фамилия?'
— Виктор Ланс…
Вот это да! Мишель хорошо помнил бородатого старика, насмешившего Вселенную своими маразматическими проектами: старый осел всерьез считал человечество нечистым и носился с идеей его уничтожения для блага 'чистого разума'. За много веков сотни романистов создали устоявшийся стереотип 'безумного ученого'. Так вот Ланс представлял собой обобщенный, а затем материализованный образ такого маньяка. Давненько о нем ничего не было слышно…
'Где он сейчас?'
— Умер. Собственно, умерло его тело, а мозг законсервирован и в отличном состоянии: конечно, если не считать безумия… Сосуд с его мозгом стоит на полке как раз под тобой…
Мысли Мишеля смешались. Он ощутил что-то вроде головокружения. План возник тут же, оставалось воплотить его в жизнь. План безумный, но он не более безумен, чем ситуация, в которой он очутился, и если все получится…
'Несчастный! Ты перепутал сосуды!'
Цепод не шелохнулся. Он молчал, открыв рот с дряблыми губами.
'Что скажет профессор?!'
Цепод выдавил:
— Он будет в ярости…
'Да, он будет вне себя! В наказание он и тебя заточит в банку!'
— Не надо, я не хочу!..
'Ну так поменяй банки местами! Они совсем одинаковые, и профессор ни о чем не догадается! Поставь нижнюю банку на место верхней — и все!'
— Значит, верхнюю банку поставить на охлаждаемую плиту, а…
'Охлаждаемая плита?'
— Да, для лучшей сохранности мозг охлаждается…
'Вот именно! Хорошо, что тебе вовремя пришло в голову рассказать мне об этом! Еще немного — и я, Виктор Ланс, оказался бы в сложной ситуации!'
— Да, господин профессор Ланс!..
'Но ведь это я должен быть законсервирован, а Мишелю Местре положено находиться на нижней полке, правда?'
— Да, господин профессор…
'Мы ничего не скажем профессору Фляссу. Каждый может ошибиться: один мозг похож на другой как две капли воды. Ты не виноват.'
— Не виноват, господин Ланс…
Мишель чувствовал себя на пороге блистательной победы… или сокрушительной катастрофы. Теперь все зависело от цепода.
Подчиненный воле Мишеля цепод шатался как пьяный. Руки его судорожно подергивались. Исправляя внушенную 'ошибку', он легко мог допустить другую, чудовищную и теперь уже непоправимую: он мог выронить сосуд! Мишелю стало страшно.
Беспокоило и другое: а вдруг резкая смена температур погубит его? А может, профессор научился отличать один мозг от другого? А что будет, когда приток плазмы прекратится? А что, если…
Поздно. Цепод, двигаясь как автомат, шагнул к нему. Мишель, если бы мог, закричал бы от ужаса! Один неуверенный шаг, другой, третий… Поле зрения закрывает белый халат…
Вот поднялись руки… Вытянулись вперед, к нему… Пуговица на рукаве халата касается сосуда, слышится тихий звон… И вдруг — грохот!
Со страшным шумом банка с мозгом Виктора Ланса ударяется об пол и разлетается вдребезги!
Руки опускаются. Хватают его банку.
'Нет! Не надо!! Это не я!!!'
Вспышка молнии — и темнота. Словно перегорела лампочка. Вой сирены… Тишина.
Снова гаснут все чувства. Остается только ощущение жестокого холода, медленно и неотвратимо пронизывающего, накатывающегося, напоминающего о зиме, инее, о муках замерзающих, а потом начинает идти снег, и хлопья падают медленно-медленно, так что кажется, что ты взлетаешь в небесное ничто и вступаешь в пустоту, пустую до тошноты, пустую-пустую…
3
'Снегопад прекратился! Я лежу на длинном белом склоне, он уходит полого вниз, в долину, а долины отсюда не видать, она слишком далеко подо мной…'
Мишель вытянул шею и пошире открыл глаза, чтобы все-таки заглянуть в долину. То, что он увидел, его потрясло.
'Так вот что это за долина!'
Долина была просто полом больничной палаты, а уходящий вниз заснеженный склон — постелью, белой-белой, ослепительно белой постелью.
Голова Мишеля упала на мягкую подушку. Дышалось легче. Приоткрыв рот, Мишель разглядывал потолок. Потом он увидел лучик сиреневого света. Лучик проникал в щель между неплотно прикрытыми шторами.
Можно было двигать не только глазами, но и головой…
Он снова приподнял голову и осмотрел свою постель. Сомнений не было: под одеялом отчетливо обрисовывалось тело. Кроме того, он чувствовал прочное единство со всеми девяноста килограммами крепкого тела; после пребывания в стеклянной банке полузабытое ощущение себя было упоительным. Он снова стал самим собой!
Он уронил голову на подушку. На глазах его выступили слезы. Даже их он почувствовал: теплые капли поползли по щекам, защекотали уши…
К тому времени как над ним склонился серый карлик с лицом, изрезанным глубокими морщинами, Мишель уже успокоился.
Карлик улыбался.
— Ну как, Ланс, выплакался? Это типичная реакция организма, ты же знаешь.
Мишель не отозвался, только облизнул пересохшие губы. Он думал.
'Ланс, Ланс… Это не мое имя. Ланс… Ах да!'
Черт побери, удалось! Банки благополучно поменялись местами, и карлик уверен, что говорит с тем ненормальным, с Виктором Лансом!
А карлик, не дожидаясь ответа, озабоченно продолжал:
— Новости неутешительные. Я собирался немного позондировать мозг этого парня, Мишеля Местре, чтобы вытянуть его воспоминания — во избежание несоответствий в твоей легенде, но…
— Но? — прошептал Мишель.
— Кретин препаратор уронил его! Нашпигованный осколками стекла мозг мне ни к чему! Пришлось его выбросить.
— Бедный юноша… — тихо сказал Мишель, и подумал: 'Бедный старый дурачок…'
— Ну что же, рано или поздно с ним случилось бы то же самое. Теперь придется быть осторожнее, Ланс.
— Знаешь, сейчас…
— Конечно, конечно! Придется несколько дней подождать, старик, зато потом запоешь как молодой
