Он поднял на нее тяжелый взгляд.
— Какое достижение! К твоему сведению, с тех пор, как я устроился к вам на работу, она, не переставая, заигрывала со мной, если только не уединялась на несколько часов с мужчиной, за которого ты, впоследствии, решила выйти замуж. Меня тошнило от нее! А в тот день, о котором ты говоришь, — кажется, это был худший день в моей жизни — она попросила меня зайти в ее комнату, чтобы закрепить расшатавшийся карниз. — Его губы презрительно скривились. — Она ждала — скорее раздетая, чем одетая. Предложила мне немного развлечься, «как принято у взрослых людей», уверенная в том, что с ее падчерицей-подростком я многого недополучаю. Она заметила, что мы проводим вместе время, и недоумевала, что я нашел в «этой примитивной толстухе», как она выразилась, разве что заинтересован в ее наследстве. Я пришел в бешенство, наградил ее несколькими нецензурными эпитетами и, как ты правильно заметила, пулей вылетел из комнаты, а она, вслед, велела мне выметаться из поместья, и немедленно. Я уже давно подозревал, что между ней и Фавелом что-то есть, и не мог вынести мысли, что такой порядочный почтенный человек, как твой отец, связан с подобной дрянью. Естественно, я вышел из себя! А твоя, так называемая, любовь оказалась не настолько сильна, чтобы заставить тебя прийти ко мне, и выслушать историю в моем изложении. — Суровые складки у его губ, яснее ясного, выражали его отношение к случившемуся. — Ты не верила мне, ты предпочла поверить этой женщине. Даже не сочла нужным объясниться со мной.
— Я очень виновата! — Этим уже не исправить сделанного, но что еще можно сказать! Клодия низко склонила голову. Она заслужила все его горькие слова. — Мне почти нечего сказать в свое оправдание. Но вспомни, я только что окончила школу, и была слишком наивной, романтически настроенной, девчонкой. Считала, что Элен любит отца, у меня не было основания считать, что она лжет. Откуда мне было знать, что люди способны на такие поступки. Я чувствовала себя глубоко оскорбленной и в то же время, была, достаточно горда, не собиралась хныкать и унижаться перед тобой, хотела тоже чем-то отплатить тебе. Я же не знала тогда, что тебе вовсе не было надобности жениться ради денег. И, между прочим… — произнесла она уже тверже, ведь и он отчасти был виноват в этом фатальном недоразумении, — при первой нашей встрече, ты подробно расспрашивал меня о поместье, выпытывал, каково сознавать себя богатой наследницей.
— Да, именно так! — Его взгляд оставался осуждающим, ее слабые попытки оправдаться ничуть его не тронули. — Мы с тобой находились в одинаковом положении. Мне интересно было узнать, не чувствовала ли ты, как чувствовал я в то время, что ответственность перед семьей и заботы по управлению обширным имуществом, не сулят легкой жизни.
Его глаза потухли и обратились к летевшим по небу облакам. Дождь почти прекратился, ветер тоже начал стихать. Адам произнес веско, словно подводя черту:
— Твоя гордость оказалась сильнее любви. Ты не доверилась мне, в этом все дело. Мне кажется, что нет смысла дальше продолжать разговор. А теперь — пора возвращаться.
Клодия последовала за ним по мокрой песчаной отмели, со свинцовой тяжестью в ногах и в сердце. Она сделала попытку — и потерпела неудачу, не смогла достучаться до его сердца. Адам, молча, помогал ей перебираться через многочисленные лужи, заливавшие большую часть лощины, но мысли его витали где-то далеко. Он отгородился от нее, окончательно исключил ее из своей жизни.
Клодия была слишком подавлена, чтобы предпринимать что-либо, и когда им повстречался Билл, везущий тележку с дровами к поленнице, она недоуменно взглянула на него, не сразу сообразив, кто перед ней.
— Возвращаетесь с купанья? — Он весело оглядел их промокшую одежду. — Похоже, буря миновала. Да, миссис Уэстон, вас разыскивала Эми. Она просила передать, если я вас увижу, что мистер Салливан повез ее в магазин. — Он улыбнулся Адаму. — Хочет, как видно, устроить пир в честь вашего возвращения.
Он покатил свою тележку дальше, а Адам повел Клодию к кухонной двери. Клодии больше всего хотелось, чтобы он ушел сейчас, оставил ее одну. Ей необходимо было свыкнуться с мыслью, что он уйдет навсегда. В его присутствии она не могла мыслить ясно, а возможно, и никогда не умела этого делать. Когда Элен морочила ей голову, она явно не воспользовалась своими умственными способностями.
Только оказавшись на теплой кухне, Клодия поняла, что промокла до костей, и вздрогнула. Адам произнес спокойно:
— Послушай, если это может послужить тебе утешением, я тоже виноват.
Он стянул с себя плащ и принялся снимать с нее отсыревший жакет.
Клодия не понимала, чего, ради, он хлопочет, когда ему не терпится побыстрее убраться отсюда.
— Думаю сейчас, что только уязвленное самолюбие помешало мне усомниться в твоих словах. Я предпочел уйти. И не вернулся. До того дня мне казалось, что хорошо изучил тебя — ты всегда была искренней и открытой. Мне следовало знать, что ты неспособна на корыстный расчет. Гордость погнала меня прочь и удержала вдали от тебя. Теперь я понимаю, почему ты повела себя подобным образом. И готов разделить с тобой вину… Но гордость не помешала мне продолжать любить и помнить тебя. Я смотрел на других женщин, а видел только тебя. Вынудив тебя выйти за меня замуж, я наказал сам себя. А когда услышал, что «Фартингс-холл» продается, меня потянула сюда непреодолимая сила. Я считал, что ты, твой отец и эта дрянь Элен давным-давно уехали. Думал, что смогу узнать что-нибудь о твоей дальнейшей судьбе. Так что, полагаю, мы в какой-то степени квиты.
Он хмуро оглядел мокрые полосы на ее свитере в тех местах, где дождь промочил жакет насквозь, и сырые джинсы, прилипшие к ее ногам. Клодия уставилась на него, сдвинув брови и пытаясь вникнуть в только что им сказанное, а он проговорил торопливо:
— Тебе надо побыстрее снять с себя все мокрое и принять горячую ванну.
Здравый смысл? Но если она последует его совету, он уедет, пока она будет сидеть в ванне. Или нет? Клодия встряхнула головой и ахнула, потому что кухня поплыла перед глазами.
— Я хотела… — пошатнулась она, и Адам подхватил ее на руки.
— В ванну! — велел он твердо. — Не то ты сейчас свалишься. — Он понес ее по лестнице, ведущей наверх прямо из кухни, и Клодия позволила ему это. Она обвила его шею руками, слабость заставила ее склонить голову к нему на плечо. Неужели он и вправду продолжал любить ее все это время, так же как любила его она и хранила в сердце его образ? И неужели уже после того, как они стали мужем и женой, она сказала, или сделала нечто такое, от чего он решил, что их брак обречен на неудачу?
Адам ногой распахнул дверь одной из комнат. Так вот где он провел прошлую ночь! На полу лежал его раскрытый чемодан, а костюм, в котором он приехал, небрежно висел на спинке стула.
Он прошел вместе с ней в ванную, словно куклу, прислонил ее к стене и, нагнувшись к кранам, пустил в ванну горячую воду.
— Что заставило тебя думать, что из нашего брака ничего не выйдет? Что даже ради Рози ты не сможешь остаться? — спросила Клодия.
Он резко обернулся, выпрямился и проговорил хрипло:
— Ты знаешь, что произошло. Мы были вместе… Когда я предлагал тебе по существу фиктивный брак, лишенный супружеских отношений, то верил, что ради Рози смогу это вынести. Я знал, что если поддамся искушению и прикоснусь к тебе, то снова окажусь между мельничными жерновами страсти. Один раз ты уже заставила меня страдать, и я не собирался допускать повторения. Но хотел, чтобы ребенок имел обоих родителей. Почему, как ты думаешь, я прервал наш, так называемый, медовый месяц? Хотел превратить его в настоящий. Обнимал тебя и испытывал непреодолимое желание. Поэтому оставил тебя в коттедже и сбежал. Я поручил своим юристам отследить украденные деньги — они были обнаружены в одном из швейцарских банков. Вчера, решением суда, счет был разблокирован. Деньги твои, и в них твоя независимость. Все это время я только и делал, что наводил порядок в своих мыслях. Но стоило мне вернуться, и что произошло? Я провел с тобой ночь. В тех обстоятельствах, какими они мне виделись тогда, ничего хуже и быть не могло. Я снова отдавал себя во власть женщины, которая скрывала от меня моего ребенка, клялась мне в любви, но тут же взяла назад свои клятвы, чтобы выйти замуж за человека, как она считала, более обеспеченного. И я снова бежал от искушения, оно оказалось чересчур сильным для меня.
Он начал снимать с нее мокрую одежду, и Клодия увидела, что руки его дрожат. Ее сердце затрепетало, окрыленное надеждой.
