Твой костюм в сезон готов, — Где предел у этих чар, Что искусств затмили дар? [Мадронья (исп.) — земляничное дерево.]
Что слышал, поведаю вам, не таясь, Она умирала от горя; Но дух её жив, и душа её часть Печального дома у моря. Любовник-француз был и ветрен, и мил, Столетья ещё не прошло — Его из объятий бедняжки сманил В поход адмирал Рошамбо. Я был удивлён, от напудренных фраз У Квакерши сердце проснулось, Но модных речей золотистая вязь Бедой для неё обернулась. Букет резеды он в то утро принёс, И только поблекли соцветья, (Хотя они влажными были от слёз) Бедняжка увяла в расцвете. И в ночь, когда спрятал туманный покров Рангоуты, шпили, нагорья, Душа вознеслась её средь облаков От грустного дома у моря. С тех пор, как часы бьют два раза подряд, По комнатам дух её бродит, И в воздухе тонкий плывёт аромат, Когда она мимо проходит. То грустью запахла её резеда, Как призрак букета сквозь эти года, Вот всё, что о ней говорит; но тогда Могла ль она думать о лучшем? Печальный и старый дом вечером пуст, Я сам словно призрак унылый, Жду Квакершу — это молчание уст, Тот облик любезный и милый. Уходит веселье с лужаек моих, Горнисты на башне сыграли, На лестнице щебет девчоночий стих, И нет никого у рояля. Но где-то часы бьют два раза подряд, А в доме печальном молчанье: На длинной веранде росы звездопад, Под шторами мыши шуршанье. От лампы настольной струящийся свет Из библиотеки сникает В темнеющей зале. Придёт или нет? Свой путь сюда Квакерша знает. Быть может, то чувств возбуждённых обман: Всё ждать и терзаться утратой? Но воздух наполнили, словно дурман, Её резеды ароматы. Открыл я окно, и почудилось вдруг, Что слышу сквозь тишь океана Я пульс его Бездны Великой вокруг, И в тропиках греюсь нежданно. В соседнем окне вспыхнул газовый свет, Как в вальсе кружатся фантомы, Мне странно, что отдал я свой кабинет Сказаньям печального дома.
