Патер Иордан улыбнулся. До сих нор он ни разу не пренебрег ни одной своей обязанностью.
Но вот однажды он пошел в садовую беседку и закурил там трубку; думая, что никто его не видит, вынул из кармана молитвенник с красным обрезом и стал молиться, покуривая и прочитывая страницу за страницей.
Но о молитве не думал. Он так привык к своей удивительной трубке, что не мог ни на минуту с ней расстаться.
Она помогала ему разгонять скуку, навеваемую нудным содержанием молитвенника. Остальная братия разбрелась по саду, а патер Иордан громко молился, выпуская изо рта облака дыма:
— Пошли мне, господи, мир душевный, ибо что ты делаешь, то добро. Не успокоить духа суете мирской. Повседневный опыт учит нас, кто много имеет, тот стремится к большему. Отсюда вывод: нельзя ли мне честным путем улучшить положение свое на земле?
Выпустив еще один мощный клуб дыма изо рта, он громко продолжал:
— Сделаю так, ибо не возбраняет мне этого никакой закон. А впрочем, да будет воля господня…
— Да будет воля господня… — повторил чей-то голос, и перед изумленным патером Иорданом предстал настоятель. Он уже полчаса следил за ним из-за куста.
— Милый Иордан, — важно промолвил он, — молитва и курение плохо вяжутся друг с другом. Как может душа вознестись к богу, если человек следит за табачным дымом?
Как он может усердно молиться, куря? А кто не молится усердно, милый Иордан, сами понимаете, чем это кончается, amice!.. — Сделав паузу, от потребовал: — Подайте сюда трубку, которая мешает вашему благочестию…
Патер Иордан был похож в эту минуту на побежденного полководца, вручающего победителю свой меч.
— Вот она, reverendissime, — печально промолвил он, отдавая трубку настоятелю.
— Так, — сказал настоятель, — И покайтесь, amice.
Он ушел, скрывая торжествующую улыбку, а вслед ему доносился голос покинутого Иордана, который громко молился:
— Пошли мне, господи, мир душевный, ибо что ты делаешь, то добро. Не успокоить духа суете мирской…
Скоро стало известно, что настоятель конфисковал удивительную трубку.
До самой вечерни только и было разговоров что об этом.
В этот день для братии одна неожиданность следовала за другой.
Все сошлись в монастырском костеле. В вечерней тишине уже трижды прозвучал голос, сзывающий на молитву. Кто же не явился? Настоятель.
Пошли искать. Комната его была заперта. Ни в саду, ни в погребе, ни в коридорах — нигде нету. Как в воду канул.
Нарушили обычай — ударили в колокол четвертый раз.
И тут не пришел. Сиденье его у алтаря стояло пустое. Этого никогда не бывало. Пришлось служить вечерню в его отсутствие. И что это была за служба! Все руками разводили, гадали: что сталось с настоятелем, где он, что делает?
Богослужение без настоятеля! Где это слыхано, где это видано, чтобы строгий и набожный настоятель не пришел в храм?
Поскорей бы конец. Что такое случилось? Отслужили быстро. Глотали целые фразы. Во время литании вместо «Помилуй, господи!» кричали «Помгосди!». Строчку за строчкой, скорей, скорей. Конец. Amen![3]
Все устремились на монастырскую галерею: снова искать настоятеля. Поднялись на второй этаж, к его двери, постучали; за дверью послышался шорох, и она открылась.
Перед ними стоял настоятель с трубкой, из которой не выходило ни облачка дыма. Кинув взгляд вокруг, они увидели, что по всему полу раскиданы горелые спички.
— Она не зажигается, — сказал настоятель, — Пойдемте к вечерне.
Им стало страшно, но патер Иордан ехидно проронил:
— Мы, reverendissime, только из костела…
До поздней ночи слышалась в комнате настоятеля горячая молитва:
— Я — только человек, господи! Слабое и хрупкое создание, которому не прожить без поддержки десницы твоей. Опутали меня сети греха и грозят гибелью душе моей. К тебе взываю, отче и боже мой! Сохрани душу мою, отпусти мне тяжкие мои прегрешения, боже, отче мой!..
На другой день трубка патера Иордана оказалась в коллекции настоятеля, причем прислужник его Анатолиус поставил ее в ряд «грешных» — между кальянами и наргиле турецких пашей.
Прошло несколько лет. Патер Иордан умирал у себя в келье. Он лежал в постели, на столике горели свечи, на скамеечке для коленопреклонения молились два патера.
Настоятель сидел у постели умирающего и печально смотрел на его лицо — осунувшееся, пожелтевшее, с заостренными чертами.
Патер Иордан спал. Вдруг он вздрогнул и начал перебирать пальцами по перине. Проснулся. Устремил мутный взгляд на настоятеля и прошептал:
— Reverendissime…
Худой рукой притянул к себе настоятеля и с усилием промолвил:
— Эта… трубка… Reverendissime… зажигается… со всех трех отверстий… Открыть… одно…
Он откинулся навзничь. Потом, собравшись с силами, тяжело дыша, продолжал:
— Одно… за другим… и зажечь сразу в трех местах…
Патер Иордан захрипел, упал на подушку и навеки покинул монастырь. Умер!
Так была раскрыта тайна трубки патера Иордана.
Примечания
1
Друзья
2
Ваше преподобие
