Мэгги удивленно оглядывала кавардак на столе, будто это не она устроила.
— Может, тебе нужно что-нибудь постирать?
— Да, да! Я как раз собирался спросить.
Она взяла галстук, который я только что купил. Он тоже лежал на столе.
— Может, тебе нужны еще галстуки? У Джима их полно. Думаю, можно найти и рубашки, которые тебе подойдут.
Я не верил своим ушам!
— Было бы здорово, tia[11], — сказал я.
На столе совсем не было места, и тетя Мэгги попросила Лорену унести наверх полотенца, нижнее белье и мои рубашку и галстук. Китайская еда тоже была объедение. Ничего подобного раньше не пробовал.
Когда я проснулся, никак не мог решить, что делать дальше. Я уже обошел все салоны новых и все салоны старых автомобилей, и в самой Санта-Ане и во всех пригородах к северу, югу, востоку и западу от нее. Проехал столько улиц, столько всяких жилых районов, все они были на одно лицо, как и коттеджные поселки, которые почему-то не назывались «Поселок ‘Ивушка’», хотя вполне могли бы. А сколько разных ресторанов, куда можно зайти — или просто подъехать к окошку — и взять что захочешь. Сколько магазинов, где можно накупить всего, чего душа пожелает, сколько заправок, где можно залить бензин любых марок…
Я надевал свою новую рубашку, галстук, который дала тетя Мэгги, и даже пиджак, который я пообещал потом вернуть, и опять, уже в третий раз, заезжал в те два салона и еще в один, где меня вроде тоже хотели взять, но никто так и не позвонил. Моя добрая матушка прислала мне денег: срочный перевод «Вестерн юнион» — не вопрос. Не хотелось мне этого. А она была рада выслать. Жуть как неприятно. Она не хотела, чтобы я чем-то был обязан Мэгги. Наверное, завидовала сестре и не хотела, чтобы тетя Мэгги думала, будто ей живется хуже. До чего же неприятно просить… но что мне оставалось делать? Я нисколько не сомневался, что уж в том салоне подержанных авто, уж тот парень точно хочет взять меня на работу. Потому что я говорю по-испански. Сам он по-испански не говорит, и ни один из его менеджеров тоже. Он сказал, это очень важно, потому что к ним часто заходят выходцы из Мексики, с которыми проще объясняться по-испански. Прямо так и сказал. Он называл меня Гильермо, и я уже начал думать, как здорово, что меня берут. Но не тут-то было: он так и не позвонил, и из другого места тоже не позвонили, хотя там тоже казалось, что все уже решено.
Да-а, странно все-таки жить в розовой девчачьей комнате. Первое время, чтоб не показаться невоспитанным, я ничего не передвигал, старался ничего не трогать, не менять. Все эти розовые, красные и белые подушечки так и валялись на кровати, когда я ложился спать. Потом я сдвинул их в угол, потом аккуратно спустил на пол. Хотя парочку все же оставил — под ноги, под голову. Телевизор в конце концов поднял с пола и поставил на столик от швейной машины. Как-то я стал открывать всякие там пудреницы — в одной коробке их была целая куча. Я гляделся в зеркальца, и вдруг мне стало смешно. А если бы кто- нибудь меня сейчас увидел? Вот была бы потеха! Интересно, как это выглядит — когда пялишься на себя в зеркало, намазывая блеском губы? Я посмотрел на свои. Смехота! Коробки я раздвинул и освободил место для своего чемодана. Но все делал аккуратно. Во всяком случае, старался.
Мои вещи были свалены на полу темной кучей и портили весь вид. Особенно носки. Я разлил духи или одеколон, в общем, что-то типа того, и от них провоняла вся комната. Я испугался, что испортил ковер. Но, к счастью, никаких пятен не осталось. Тетя Мэгги тоже ничего не сказала. Поначалу этот запах мне не особо нравился, потом вроде принюхался. Но теперь меня уже от него мутит, особенно когда я сплю — так и свербит в носу. Я надеялся, что он быстро выветрится, но, похоже, этого никогда не случится. Я даже стал бояться, что сам пропах и моя одежда тоже, так что один раз, перед тем как выйти из дома, я зашел в спальню тети Мэгги, когда ее там не было, и взял себе один из мужских дезодорантов Джима. Заметил пару флаконов на его комоде, еще когда мы с ней подбирали мне галстуки и рубашки. Запах духов из моей комнаты мне осточертел — что же еще оставалось делать?
Проснулся я, значит, идти никуда не хотелось, так что я опять заснул и проспал почти до полудня. Ни разу еще не оставался дома так поздно. Когда я проснулся во второй раз, где-то через пару часов, мне захотелось в туалет. Открыл свою дверь — и двери напротив тоже были открыты. На этот раз обе. Тетя Мэгги стояла возле своей роскошной кровати совсем голая, сушила волосы и смотрелась в высокое зеркало, которое я не видел, оно было за умывальниками. Она не слышала, как я открываю дверь — в спальне играло радио, — и я ее закрыл. Правда, не до конца. Оставил щель, через которую было все видно. Боже мой! Да моя тетя — настоящая «Подружка года»[12]! Я совершенно обалдел. Вот уж не думал… С ума сойти! Я не мог оторвать от нее взгляд, хотя и знал, что поступаю, как какой-нибудь извращенец, а даже если не так, все равно это очень плохо. И все же смотрел, мне хотелось смотреть еще и еще. Она обернула волосы полотенцем, села на кровать, надела трусики. Потом встала и принялась прилаживать лифчик, поправляла всякие там кружавчики, но что-то ей, видно, не понравилось, и она его сняла, а потом подошла к комоду, покопалась в ящике и выбрала другой. В этом она уже осталась и пошла к умывальникам и зеркалам. Я закрыл дверь и, наверно, с минуту переводил дух и мотал головой. Не знаю, что со мной случилось, почему я подглядывал за собственной тетей, так долго и так бессовестно. Ничего себе пожилая женщина! Хотя я и понимал, что поступил гадко, а она даже не знает, и от этого мне должно быть особенно стыдно, но… наверное, именно потому, что она не знает, мне было даже немножко приятно. Намного лучше, чем раньше. Намного. На этот раз я открыл дверь с шумом. Шкаф возле ванной, в котором лежало белье, оказался открытым, так что я взял полотенце и хлопнул дверцей, потом громко закрыл дверь в ванную и даже принял душ. Когда вышел, я увидел, что одну из дверей спальни она закрыла, хотя вторую, как обычно, оставила открытой. Я услышал ее внизу: работал телевизор, и она разговаривала с Лореной.
Я увидал этого парня, когда он красил дом неподалеку от въезда в поселок, и он сказал, мол, да, будет здорово, если я ему помогу. Так мы с Гейбом стали напарниками. Это был дом его матери, и она собиралась его продавать, а маляр он был такой же, как я, но, пока мы работали, одна, а потом еще одна женщина из поселка остановились и спросили, не хотим ли мы еще поработать. Мы переглянулись и ответили: конечно, хотим. Гейб назвал цену (ну и заломил! — подумал я), и мы договорились работать на равных. Мы старались как можно быстрее добить работу у его матери и такой задали темп, что сами себе удивлялись. Вообще-то дом был одноэтажный, и почти все получилось сделать краскопультом, а кистью и валиком — процентов пять, не больше. На все про все потребовалось три дня, и теперь было понятно, что на следующий дом уйдет не больше двух, потому что мы уже знали, как чего делается, и у нас было все, что нужно — спецовка, ну и все такое прочее. На двухэтажный дом мы тоже согласились, хотя ясно было, что придется где-то найти раздвижную лестницу или, может, подмости, но мы прикинули, что дело того стоит. Конечно, на этом особо не разбогатеешь, но все же какой-никакой приработок, а там, того и глади, еще что-нибудь подвернется. Я даже рассказал об этом Сьюзи, чтоб она поменьше беспокоилась, как я тут один. Обычно я не рассказывал ей ничего плохого: расстроится сама и расстроит родителей. Они не хотели, чтобы их дочь и внуки уезжали из Эль-Пасо. Я сказал, что мы уже точно договорились еще насчет пары домов, а потом я найду постоянную работу. Я от этой идеи не отказываюсь. Просто надо подождать, пока не предложат больше, чем я сейчас зарабатываю.
В субботу мы с Гейбом выпили по паре бутылочек пива, я вернулся к тете Мэгги уставшим и сразу же завалился спать. Проснулся ночью, часа в три. Хотелось есть. У тети я никогда не открывал холодильник без разрешения — ведь это не мой дом, — но живот подводило от голода. Я спустился в кухню и включил эти яркие лампочки, а когда открыл холодильник, в нем загорелся свет, так что общий можно было выключить. Я заглянул внутрь. Там было столько всего — запутаешься. Для кого, к примеру, набирать столько пикулей? Ни разу еще не видел, чтобы тетя Мэгги или Лорена достали хоть одну банку. А горчица?! Кто бы знал, что бывает столько марок горчицы! Сальса[13] в банках, полно разных видов, наверняка все испорченные, вряд ли тетя к ним хоть раз притронулась. Пришлось выставлять всю эту снедь на пол. Я старался запомнить, как все разложено, и не шуметь. Полно чего-то в фольге, а что внутри, не поймешь. Вот тут, наверно, говядина — жаль, что просроченная, — а здесь, скорее всего, цыпленок, хотя очень уж маленький и тоже с душком. Попалась ветчина, и я решил, что это самое то. Стал заглядывать в пластиковые емкости и нашел чили[14], который
