На дорожку маленького садаЗолотая набегает рожь.Чайных роз измяты сердцевинки,Лепестки, как дамские платки,Из-за них погибнут в поединкеВечером зелёные жуки.На мосту почти прогнили доски,И перила так легки, легки,Поправляй же локоны причёски,Становись, взлетая, на носки.И никто, наверно, не заметил,Как я пела, огибая дом,И как, словно спущенные петли,Тень моя рассыпалась дождём.Как недолго, чувствуя тревогу,Голос мой срывался и дрожал,Но никто не вышел на дорогу,На земле меня не удержал.1935–1938
«Первая печаль в степи дорожной…»
Первая печаль в степи дорожнойВасильком далеким расцвела.Я сорвать хотела: можно? Можно?Но карета мимо проплыла.И в квадратной комнатке каретыЯ рыдала, кажется, — часы,Бледной девочкой росла за этоИ ждала показанной красы:Синих платьев бальных и душистыхИли чьих-то ангельских очей.Только было в небе — пусто, мглистоВсех дорожных тысячу ночей.И так скучно было в этой ровной,Чуть дрожащей в мареве степи,Звезды взоров так еще — условны,Что в слезах себя не ослепиДо поры, пока назад в каретеТы поедешь той же колеей,И столетний василек заметитТвой призыв настойчивый и злой.И к обочине стеблем змеинымПроползет и в руку упадет:Что так поздно?1935–1938
«Лежи во льду, усни во льду…»
Лежи во льду, усни во льду,Я светлый голос украду,И с той поры, что он угас,Я запою, как в первый раз.Во льду — нетленна красота,И тесно сомкнуты уста,А от ресниц ложится теньИ день и ночь, и ночь и день.А я пою, и голос твой,Как прежде, светлый и живой.Прекрасный падший херувимЛегко становится — моим.На этот голос как не встать?Но нет, во льду — спокойно спать.Во льду нетленна красота,А ты — всё тот, а я — не та.1935–1938
«Всё к сроку — первые стихи…»
«Всё к сроку — первые стихи,В бреду слетевшее объятье,И эти бледные духи,И ослепительное платье.Всё к сроку. Но пропущен срок,И в белых путаясь воланах,Ты смотришь на седой високВ стенах лучистых и стеклянных.И с мертвым холодом в крови,Такие завивая пряди,Ты пишешь что-то о любвиВ своей линованной тетради.
