«На этой страшной высоте...». Собрание стихотворений

«Мой друг, примиренность прежде…»

Мой друг, примиренность прежде,
Чем даже начало пути.
Я в серой и пыльной одежде
Хочу за тобою идти.
Я мудрости не научилась,
Но верить в нее начала,
И кровь моя не просочилась,
Но в сердце сгорела дотла.
Смотри — непотухшие взоры,
Но их привлекла тишина.
На платье моем — не узоры,
Но вечные письмена.
И ночью за лунным сияньем,
А с солнцем — на Купину,
Иду за твоим обещаньем,
Не данным еще никому.

9.7.1942

«О, если ты придешь ко мне в июле…»

О, если ты придешь ко мне в июле,
Я буду жить еще, и петь, и знать,
Что яблони меня не обманули, —
Стоявшая рядами чванно знать.

Цвели, как фрейлины в своем уборе
Национальном, шитом серебром.
Теперь сложили ручки на заборе
И ждут, пока мы их не оберем.

О, мы ведь знаем — бледные, худые,
Они вальяжно станут румянеть.
Несут корзин — кареты золотые.
Всё к сроку: золото, рубин и медь.

29.6.1942

«Как всегда, утверждение Ваше…»

Как всегда, утверждение Ваше
Очень спорно, Марина, но Вы
Над горчайшей и полною чашей
Не склоняли своей головы.
Пили так, как на ассамблее
Пил гордец Большого Орла:
Хоть и пьян, но не плачет. Бледнеет,
Но сидит и глядит из угла.
Все до дна. И во здравье Петрово.
Недоволен. Не обессудь.
У раба — свободное слово.
Сердце живо. (Изрублена грудь.)
Завтра выспимся. Опохмелимся.
А сегодня — Пьянейший Совет.
Мы ужасно как веселимся
И танцуем в Москве менуэт.

Так, Марина, и Маяковский,
И Есенин — Ваши друзья,
Поплясали в хмелю по-московски,
Потому что иначе — нельзя.
Разрезали наутро вены
И кудрями лезли в петлю.
Эх, кремлевские крепкие стены,
Эх, толпа, что кричит: улю-лю…
Где не горечь любви неудачной, —
Там родимый народ освистит,
Замолчит до каморки чердачной,
Позатравит, задавит, сместит.

Ваша дочка вторая, Ирина,
Похоронена где-то в Москве.
Бог Вам дал любимого сына —
Передышечку на траве.
Ваша первая — ангел Аля,
Встретит Вас над Кремлевской звездой:
— Я осталась ребенком. Я ли
Поддержать не смогу родной?
И пойдете Вы — цепкой, крепкой,