– Ну, это работа для моего отца, – ответил на это Ёсинобу. Действительно, никто, наверное, не пользовался в стране таким уважением, как Нариаки. Многие «патриоты» его едва ли не обожествляли. Воспитанный в конфуцианских традициях, Ёсинобу, естественно, тоже уважал своего отца, но вместе с тем он начинал смутно осознавать, что на самом деле Нариаки – вовсе не такой человек, каким его представляет молва; его кажущаяся значимость – всего лишь результата усилий Фудзита Токо и его окружения. Словом, постепенно Ёсинобу начинал понимать, что фигура Нариаки создана искусственно, но зачем и с какой целью – он этого и сам пока до конца не осознавал.
– А я в этом участвовать не буду! Увольте! – закончил свою мысль Ёсинобу.
Хираока был несказанно удивлен. Он вдруг отчетливо понял, чего недостает в характере этого молодого человека, обладавшего, может быть, сотнями талантов и способностей. При всем изобилии телесных и духовных сил, которыми природа одарила Ёсинобу, у него напрочь отсутствовало честолюбие, отсутствовало настолько, что его можно было считать в этом смысле чуть ли не увечным. Может быть, это объяснялось его аристократическим происхождением? Обычно самые сильные амбиции демонстрируют те, кто родился в благородном семействе, но не от законной жены, а от содержанки. Матерью же Ёсинобу была именно законная жена Нариаки. От рождения аристократ из аристократов, Ёсинобу с младых ногтей имел огромные привилегии и считал их естественными; в отличии от простых смертных у него не было ни необходимости, ни желания их добиваться. Хираока решил, что эти черты характера господина необходимо исправить.
А в прямодушном, воспитанном в старых конфуцианских традициях Хираока в последнее время, напротив, внезапно пробудились честолюбивые замыслы. Ведь если Ёсинобу станет следующим сёгуном, то он, Хираока, как глава его окружения сможет, наверное, получить в повседневное управление всю Японию! Если даже оставить в стороне удовлетворение от того, что занимаешь такой пост – что может быть лучше для мужчины, чем воплотить в жизнь свои идеи в масштабах всей страны? А для этого нужно добиться того, чтобы Ёсинобу стал наследником сёгуна…
Естественно, не только Сюнгаку вел активные закулисные маневры с целью сделать Ёсинобу сёгунским преемником. В этом был кровно заинтересован клан Мито. Правда, сам Нариаки официально заявлял, что его это не касается, но тайная деятельность Рэцуко развернулась так широко, что ее можно было считать чуть ли не заговором. Нет, недаром дом Мито считался «извечно крамольным»!
На первый взгляд, главными проводниками этой идеи были Фудзита Токо и Тода Тадамаса, но в действительности за ними стоял Нариаки. Вместе они даже разработали специальный шифр для переговоров и переписки. Например, Хитоцубаси Ёсинобу фигурировал в нем под псевдонимом Амииса – может быть потому, что он любил ловить рыбу сетями, по-японски ами. Скажем, фраза «Амииса маиса китити дзато аарэ коко» означала «пришло письмо, написанное лично Хитоцубаси Ёсинобу». Сам Ёсинобу не даже не подозревал, что его имя мелькает в таких посланиях и узнал о существовании тайнописи только тогда, когда увидел, как Хираока Энсиро расшифровывает бессмысленный на первый взгляд набор знаков японской слоговой азбуки катакана, поминутно заглядывая в маленькую записную книжку.
– Эт-то еще что такое? – Ёсинобу отобрал у Хираока блокнот. Тот сначала растерялся, но мигом овладел собой и со значением сказал:
– Изволите ли видеть, тайнопись! Вам, господин, тоже нужно быть готовым ко всему!
– Ну прямо заговорщики какие-то! – брезгливо бросил слегка побледневший Ёсинобу. – «Так вот до чего уже дошло дело!..» – подумал он.
Вернувшись в свой кабинет, Ёсинобу тотчас же сел писать письмо Нариаки: «По стране ходят слухи о том, будто бы я хочу стать наследником сёгуна. Мне они глубоко противны. Если меня действительно собираются сделать наследником правителя, то я покорнейше прошу Вас как отца моего немедленно воспрепятствовать этим планам».
Выбирая посыльного для передачи этого письма, Ёсинобу сознательно остановил свой выбор не на самурае, а на неискушенной в государственных делах женщине по имени Карахаси, полагая, что уж она-то вряд ли посмеет вскрыть послание. Карахаси была дочерью киотосского аристократа. Хотя о ней по большей части вспоминают как о «хозяйке», в действительности в ту пору ей было не более двадцати трех лет. Она в свое время сопровождала Микако, законную жену Ёсинобу, приемную дочь Итидзё Тадака, в ее свадебном путешествии из Киото в Эдо, а потом осталась в доме Ёсинобу на правах экономки. В случае, если Ёсинобу становился сёгуном, ее ждала высокая должность не ниже тюро, что для женщины было равносильно рангу даймё.
Хираока часто предупреждал Ёсинобу, чтобы тот «хранил Карахаси в чистоте». Дело в том, что если бы Ёсинобу «осквернил ее своим прикосновением», то она бы уже никогда не смогла стать домоправительницей сёгуна. Вообще государственные должности могли занимать только «чистые» в этом смысле женщины. Хираока не случайно обращал на это внимание Ёсинобу: тот часто просто ставил его в тупик проявлениями своей неуемной страсти к противоположному полу.
– Силенок много, вот и забавляется! – постоянно ворчал про себя Хираока. Конечно, исстари считается, что для мужчины, а тем более даймё, в этом нет ничего плохого, но обидно то, что у Ёсинобу эти постоянно повторяющиеся вспышки страсти не переходили в политические амбиции. Хираока считал, что Ёсинобу не должен оставаться обычным даймё, который не думает ни о чем, кроме продолжения своего рода.
Когда Хираока напоминал, что нужно сохранить непорочность Карахаси, Ёсинобу снова и снова повторял: «Знаю, знаю!» Но девушка была уж очень хороша собой. Может быть, чуть-чуть высоковата, но зато какие изящные, удлиненные руки, какие красивые пальцы, тонкие, словно палочки для еды! «Как живо она ими перебирает! – думал Ёсинобу. – Какое же у нее, должно быть, гибкое, упругое тело!» Чем дольше смотрел он на Карахаси, тем более интересной она ему казалась.
Это не была любовь: в окружении Ёсинобу вряд ли можно было встретить настоящие чувства. Конечно, такого рода интерес к женщине вполне мог бы стать предвестником любви, но обычно все желания Ёсинобу удовлетворялись уже на стадии простого любопытства, и до любовного томления дело не доходило. Фактически все женщины, ублажавшие плоть Ёсинобу, были не более, чем предметами его любопытства. Хираока считал это распущенностью…
– Пришлите ко мне Карахаси! – обратился Ёсинобу к своей супруге. Именно у нее в услужении находилась девушка, и приказывать ей могла только Микако.
– Карахаси, отнесите это письмо в резиденцию клана Мито в Комагомэ! – Та немедленно выехала из усадьбы Ёсинобу в женском паланкине, украшенном серебряными бляшками…
Вернулась Карахаси поздно вечером и сразу же направилась на доклад к госпоже. С девушкой явно было что-то не так: она прерывисто дышала, часто вздрагивала, а когда госпожа, наконец, догадалась спросить, что случилось – Карахаси опустила голову и разрыдалась, как ребенок…
Поручение Ёсинобу она поняла: письмо никому не показывать, передать господину Нариаки в собственные руки, дождаться, пока он его вскроет и прочитает. Карахаси так и сделала. Нариаки принял ее в чайном домике. Бегло просмотрев письмо, он как-то странно проговорил: «Карахаси, а ты, оказывается,