юности он сообщал в письме к знакомой, что среди них был только один полковник, а остальные адмиралы и генералы). Макаров, давая пояснения к своим чертежам и расчетам, так увлекся, что потом даже сам удивлялся потоку собственного красноречия... Успех был полный. Технический комитет принял рекомендации Макарова, а вслед затем они были одобрены Морским министерством и осуществлены на практике в русском флоте. С тех пор морской словарь обогатился еще одним термином – «пластырь Макарова». Имя изобретателя получило известность не только на родине, но и за границей. Через три года Макаров с успехом демонстрировал свой пластырь в качестве экспоната русского павильона на Всемирной выставке в Вене.
Тем временем повседневная служба мичмана Макарова продолжалась обычным порядком. Осенью 1870 года он ушел в долгое плавание на паровой шхуне «Тунгус» – этот только что построенный корабль надлежало перевести в порты Дальнего Востока. Плавание продолжалось в общей сложности около двух лет. Лишь 21 августа 1872 года, оставив позади Атлантический и Тихий океаны, избороздив дальневосточные моря, «Тунгус» прибыл в Николаевск-на-Амуре. Так Макаров вновь оказался в родном городе.
По окончании перехода его ожидало приятное известие: еще 1 января 1871 года по представлению адмирала Бутакова ему было внеочередным порядком присвоено звание лейтенанта. Биограф Макарова Ф. Ф. Врангель (сам бывший военным моряком) позже заметил по этому поводу, что столь быстрое продвижение по службе, «насколько мне известно, беспримерный в мирное время случай». И все же настроение молодого лейтенанта в то время было довольно пасмурным. Служба на «Тунгусе» оказалась тяжелой (это никогда не пугало Макарова), а главное – весьма неинтересной. Он исполнял на судне обязанности ревизора – это была чисто хозяйственная должность, хлопотливая и для него неприятная. «Знаете ли вы, что такое ревизор? – спрашивал Макаров в одном из своих писем. – Если не знаете, так я вас познакомлю несколько с этой обязанностью. Это старший над комиссаром, над канцелярией, управляющий всем судовым имуществом, словом, вроде келаря в монастыре, то, чем был Авраамий Палицын, если только не ошибаюсь. Приходилось, знаете ли, ходить по разным конторам, штабам, хлопотать, просить, клянчить. Ну, словом, приходилось делать то, чего по доброй воле я никогда бы не стал делать».
А тут еще всякие мелкие неприятности. Сперва не сложились отношения с командиром «Тунгуса». В Николаевске командир списался на берег (он был и в самом деле слаб). Честолюбивый Макаров надеялся, что теперь командиром назначат его самого. По-видимому, это желание следует считать несколько преждевременным. Во всяком случае, так рассудило начальство, и на шхуну был прислан новый командир. Макаров счел себя уязвленным. К тому же никаких вестей из Петербурга не поступало, так что об успехах своих изобретений Макаров почти ничего не знал. Или, может быть, его недавний успех уже там забыт?..
В этот момент давний знакомый Макарова, ставший теперь владельцем крупной пароходной компании, предложил ему перейти на службу в торговый флот. Оклад и перспективы обещаны были самые блестящие. В первый (и последний) раз в жизни он заколебался в своем призвании. Уж не оставить ли тяжелую военную службу? Но вот неожиданно из Петербурга пришло предписание: лейтенанту Макарову надлежит явиться в столицу в распоряжение адмирала Попова. Недолгие сомнения были оставлены. Зимой 1872 года Макаров по бесконечному сибирскому тракту выехал в Петербург.
Здесь под руководством адмирала Попова Макаров стал заниматься разработкой водоотливных средств для строившихся судов. Перед ним открылось широкое поле деятельности. Вскоре он стал главным специалистом по вопросам непотопляемости кораблей. За три года он опубликовал в «Морском сборнике» четыре большие статьи на эту тему. Он принимал участие в постройке и проектировании судов и в совершенстве освоил кораблестроительное дело. Именно в это время Макаров получил необходимую подготовку, чтобы впоследствии стать создателем первоклассного русского ледокола «Ермак».
«Пластырь Макарова» прочно вошел во флотскую практику, название это сделалось нарицательным термином. 17 марта 1873 года начальник броненосной эскадры вице-адмирал Бутаков издал приказ, в котором говорилось: «На судах броненосной эскадры в 1870 году было 3 пластыря лейтенанта Макарова, а с 1871 года все суда снабжаются ими». Далее адмирал перечислял удачные случаи применения пластыря, которые привели к спасению нескольких судов. А затем в том же документе делался следующий весьма лестный вывод: «Польза всегда готового способа закрыть внезапную пробоину на всяком судне очевидна, и доселе нет для этого лучшего средства, как упомянутый пластырь лейтенанта Макарова».
Адмирал А. А. Попов был одаренным и своеобразным кораблестроителем, под его руководством Макаров прошел хорошую инженерную школу. Правда, школа эта оказалась не слишком-то легкой: нужно было без устали лазать по трюмам кораблей, возиться с насосами и помпами, порой чуть ли не ползком протискиваться в узкое пространство между двумя днищами и т. п. При этом приходилось смиряться с крутым нравом раздражительного адмирала. Макарову довелось в то время много заниматься различными математическими расчетами. В архиве сохранились его тетради, листы которых густо испещрены всякого рода сложными вычислениями, формулами, чертежами и т. п.
В тогдашнем военно-морском флоте происходили ожесточенные споры о том, какого типа суда наиболее перспективны. Непосредственный начальник Макарова адмирал Попов выдвинул идею создания круглого броненосного корабля. Скорость такого корабля была, разумеется, невелика, мореходные качества низкие. Преимущество этого типа судов Попов видел в том, что они могут вести огонь по всем направлениям. Идея эта встречала мало сторонников, но Макаров некоторое время принадлежал к их числу. Его всегда привлекали смелые и оригинальные мысли. В самом деле, ведь круглых судов еще никогда не строили, не суждено ли им совершить революцию в морской технике и тактике? Что ж, новые идеи порой и впрямь кажутся необычными и даже странными. Разве применение парового двигателя уже не опрокинуло некоторые представления, казавшиеся незыблемыми в эпоху парусного флота?
В середине 70-х годов было построено два круглых броненосца (по имени создателя их прозвали «поповками»). Бронирование и вооружение этих кораблей было достаточно мощным для своего времени. Конструкторские искания адмирала Попова в какой-то мере способствовали появлению нового типа боевого корабля – броненосца береговой обороны. Однако в целом этот эксперимент решительно не удался и дальнейшего развития не получил. Медлительные, неповоротливые, подверженные сильнейшей качке от самой слабой волны, эти корабли могли служить прибрежными плавучими батареями, но не более.
Да, так оно и оказалось. Вскоре круглые броненосцы подверглись практическому испытанию в ходе русско-турецкой войны. Они этого первого же испытания не выдержали. Их даже не удалось использовать в бою. Оригинальные корабли остались предметом истории военно-морского судостроения, но... только как пример отрицательный. Прошло уж сто лет, а круглые корабли «беспокойного адмирала» (так назвал Попова писатель Станюкович) никакой практической реализации не получили.
Всем тем, кто оказался причастен к созданию «поповок», пришлось впоследствии выслушать немало упреков и колкостей6. Кое-что перепало и на долю Макарова. Ну что ж, не ошибается только тот, кто ничего не делает, – недаром это была любимая макаровская поговорка. А иронические усмешки сопровождают любое начинание, даже то, которое приносит потом громкий успех.
С этим Макарову позже пришлось столкнуться в полной мере.
«Нападайте! Нападайте!»
Яркое весеннее солнце исчезло за горизонтом. Вечер выдался тихий, теплый. Волны, словно устав за день, улеглись. Корабли, стоявшие в Севастопольской бухте, казалось, тоже отдыхали, застыв у пирсов или приткнувшись к якорным бочкам. Но если корабли были неподвижны и даже черный дым не курился над трубами, то на палубах происходило движение самое оживленное. С орудий снимались чехлы, люки трюмов были открыты, около них натруженно скрипели лебедки, на палубных досках тускло мерцали не убранные в погреба снаряды. Один из кораблей имел вид несколько странный. Вернее, не странный, а непривычный. Торговое судно, самое обыкновенное: хрупкий корпус, легкие надстройки, все как полагается хорошему «купцу» (так военные моряки снисходительно именуют суда своих мирных коллег). Но почему же тогда у борта «купца» стоит баркас со снарядами? И снаряды эти поднимают на борт? А посреди палубных лебедок, мостиков и люков торчат орудийные стволы? Вот эти-то стволы и придавали мирному «купцу» непривычный для глаз бывалого моряка вид.
На судне пронзительно засвистала боцманская дудка. Матросы, перескакивая через разбросанные на палубе предметы, стремглав кинулись к борту, построились, замерли. Длинная белая шеренга матросов и
