находили. Отсюда огромное количество аварий, катастроф и несчастных случаев, которые происходили в ту пору на военных кораблях и часто заканчивались трагически.
Со всеми этими проблемами Макарову пришлось столкнуться с первых же шагов своей офицерской службы. Он был назначен на броненосную лодку «Русалка» – новое и для той поры вполне современное судно, хотя и небольшое. Первое же для Макарова плавание на «Русалке» летом 1869 года едва не кончилось гибелью корабля. Однажды, двигаясь вдоль берега на малом ходу, судно задело днищем подводный камень. Толчок был слабый, однако поврежденный корпус дал течь. Тогда-то и выяснилось, что конструкция этого нового корабля настолько неудачна, а средства для ликвидации аварии столь несовершенны, что «Русалка» при такой погоде и ничтожной пробоине неминуемо должна была бы затонуть. К счастью, берег был близко, и судно удалось спасти, посадив его на мель.
Итак, несчастный случай с «Русалкой» вроде бы окончился сравнительно благополучно и вскоре был всеми забыт. Всеми, но не Макаровым. Ему приходилось уж» наблюдать аварии такого рода как с русскими, так и иностранными судами. Теперь он с особой ясностью понял, что, заботясь о скорости хода, вооружении и многом другом, моряки и судостроители мало занимались проблемой непотопляемости корабля.
Сколько веков плавают по морям корабли, столько веков моряки прилагают всю свою изобретательность и фантазию для борьбы с пробоинами. Гул врывающейся в трюм воды – самый, пожалуй, страшный звук в открытом море. Что делать? Как наложить хотя бы временную заплату на поврежденное днище? Помнится, знаменитый барон Мюнхгаузен остановил течь на корабле весьма легким способом – он просто-напросто сел на пробоину, использовав некоторую часть своего тела в качестве естественной пробки. Патент на это изобретение, однако, не возьмешь: барон Мюнхгаузен один, а кораблей много...
С давних пор применяется в аварийных случаях так называемый пластырь. Чаще всего им служил самый обыкновенный кусок просмоленной парусины (или пробковые матрасы, или своеобразный ковер из канатов и т. п.). Пластырь накладывали («подводили», как говорят моряки) с внешней стороны пробоины и закрепляли его веревками. Операция эта была хорошо известна всем морякам. Но вот что поразительно: никому не приходило в голову снабжать суда этим пластырем заранее – его начинали изготовлять только тогда, когда судно уже получало пробоину. И часто не успевали. В ту пору корабли стали делать с двойным днищем. Казалось, это должно бы уменьшить последствия аварий. Однако помпы (то есть приспособления для откачки воды) не были пригодны для того, чтобы выкачивать воду из междонного пространства. И на практике случалось так, что двойное дно приносило только вред.
Практичный и сметливый мичман недоумевал: а разве нельзя заранее снабдить суда пластырями? Разве нельзя протянуть водоотливные трубы ко второму дну? Ныне подобные соображения кажутся элементарными, но ведь многие изобретения, когда они осуществлены, вызывают недоуменный вопрос: почему же раньше-то до этого не додумались?.. Одаренные люди тем и отличаются от всех прочих, что обращают внимание на то, чего не замечают, множество раз проходя мимо, другие. Аварийный случай с «Русалкой» – обыденное явление в тогдашней морской жизни – заставил Макарова задуматься о проблемах непотопляемости корабля.
Он принялся за дело с жаром и размахом. Прежде всего он засел за изучение опубликованных уже материалов: описания аварий на флотах, заключения комиссий и т. п. Однако вскоре выяснилось, что готовых источников не хватает. Этот недостаток данных вынудил Макарова, по его собственным словам, «принять систему самую прямую. Я изучил, насколько позволяли средства, некоторые из наших броненосцев, в том числе двухбашенную лодку „Русалка“, основательнее других и разобрал с возможною подробностью ее плавучесть. Где можно было, я подтверждал свои слова цифрами. Читатель, может быть, утомится излишнею растянутостью, но я должен сказать, что она вызвана необходимостью доставить ему возможность проверить мои заключения и, если даже они не основательны, составить себе свой собственный взгляд».
Труд Макарова получился и в самом деле довольно объемистым. Но и содержание зато оказалось куда как серьезным. То была уже не маленькая информация по частной проблеме. Он создал усовершенствованный тип пластыря. Разработал метод его применения. Предложил новые способы заделки пробоин. Сконструировал улучшенную водоотливную систему. Это было больше, чем изобретение. Это была целая система. Мало того. Фактически Макаров впервые в истории морской науки дал в своей работе определение понятия непотопляемости. Немного позднее, развивая собственные же мысли, он формулировал это как способность судна «оставаться на воде, имея подводные пробоины», что являлось, по его словам, «одним из главных боевых качеств каждого судна».
Объемистую рукопись мичман Макаров отнес адмиралу А. А. Попову, своему бывшему начальнику на Тихом океане. Оценка знаменитого флотоводца значила очень много для молодого изобретателя. К тому же адмирал имел в ту пору необычайно большое влияние на флоте: фактически все технические нововведения решались им.
Попов был человек, бесспорно, одаренный, он любил смелые идеи, охотно поддерживал новые начинания. Увы, ему слишком часто мешала собственная неуравновешенность. Вспыльчивость его порой превращалась в каприз или, хуже того, – в самодурство. Так случилось и на этот раз: адмирал, бегло ознакомившись с макаровским проектом, назвал его «незрелым».
Это был удар. Слов нет, всякий отрицательный отзыв о своем деле неприятен. Но получить его от человека авторитетного, который относится к тебе доброжелательно, – это особенно тяжело. После подобного афронта у иных, видимо, появилось бы желание забросить свой неудачный труд подальше.
Макаров был огорчен необычайно. «Пришел домой совершенно расстроенный. Думал, думал и думал – стал ходить из угла в угол, стал перебирать разные обстоятельства и остался в полном недоумении», – писал он в те дни.
И опять-таки нельзя не отметить, сколько мудрой сдержанности и самообладания проявил Макаров в этот момент. Всем известна фигура неудачливого изобретателя, этакого «непризнанного гения», человека нервного и обозленного на весь мир. Разумеется, случаи неприятия новых идей происходили везде и всегда, человеческое мышление порой консервативно. Не лучше ли, однако, даже в самом неблагоприятном случае вернуться к своему детищу и еще раз попробовать усовершенствовать его? Улучшить? Макаров пишет: «Часто, знаете ли, приходится слышать от кого-нибудь:
– Я, – говорит, – предлагал то и то, да не приняли.
– А отчего не приняли? Потому что проект не был разработан. – Изобретатели думают, что достаточно заявить, что «вот, мол, идея, пользуйтесь ею и развивайте». Ничуть не бывало: прежде свою идею развей, а потом претендуй, что не приняли вещи полезной».
Макаров переживал, но не сдавался. Он был уверен в полезности своей работы. Без чьей-либо поддержки или рекомендации он отдал рукопись в «Морской сборник». И тут мичман одержал первую крупную победу: в мартовском номере журнала за 1870 год за полной подписью автора появилась статья «Броненосная лодка „Русалка“ (Исследования плавучести лодки и средства, предлагаемые для усиления этого качества)». Эта работа вызвала всеобщее внимание, и уже вскоре появился одобрительный отзыв о ней в газете «Кронштадтский вестник».
Тогда произошло самое существенное: молодым автором заинтересовался адмирал Григорий Иванович Бутаков – командующий броненосной эскадрой Балтийского моря, талантливый и высокообразованный флотоводец, прославленный герой Севастопольской обороны, он командовал отрядом из нескольких паровых судов – очень мало было их тогда в русском флоте! – и смело нападал на превосходящие силы соединенных эскадр Англии, Франции и Турции. Именно он, Бутаков, в качестве командира парохода- фрегата «Владимир» стал первым участником (и первым победителем) в первом в истории морских войн бою паровых кораблей: русские моряки заставили сдаться турецкий пароход « Перваз-Бахри». Во время осады Севастополя Бутаков, считая, что решающие бои предстоят на суше, попросил Нахимова назначить его на наиболее опасные батареи. Знаменитый адмирал ответил:
– Нельзя-с, вас нужно сохранить для будущего флота!
Нахимов не ошибся. За свою долгую жизнь Бутаков сделал для русского флота многое. Он был крупным теоретиком военно-морского дела, хорошо разбирался в специальных технических вопросах. Внимание такого человека значило немало.
Бутаков познакомился с Макаровым и предложил ему доложить свои идеи на заседании Морского технического комитета. Вскоре молодой изобретатель выступил перед членами комитета (с честолюбием
