далекими сотрясениями.
«Так будешь ты, наконец, слушать, когда умные люди с тобой говорят?..» – осведомляется халисунец.
«Ну», – бурчит венн. Ему кажется, что навалившаяся на спину глыба медленно, но верно вдавливает его в пол,
«Что «ну»… лесная твоя душа… так вот, в храм приходят паломники, и многие желают испытать свою веру, взыскуя расположения Богини. Они уединяются с прекрасными жрицами, и те возносят их к вершинам блаженства… – Калека со вздохом проводит обрубком пятерни по спутанной бороде. – Но те, на кого гневается Богиня, погибают прямо на ложе».
«От чего? От блаженства? – недоверчиво спрашивает венн. – Так не бывает».
«От блаженства!.. Ха!.. От страшных мучений!.. Потому что у прекрасных жриц внутри бедер растут скрытые зубы, и за грехи у мужиков отсекается… А впрочем… – тут он смолкает, и в темноте снова слышится вздох, – я бы согласился, наверное».
Серый Пес пытается пошевелить головой. Толстая цепь со скрипом тревожит мелкие камешки.
«М что ты понимаешь», – говорит халисунец.
Серый Пес не отвечает. По вере его народа, споры не угодны Богам. В споре легко обидеть и тем самым умножить в мире неправду. И к тому же халисунец, по всей вероятности, сказал истину. Что он, никогда не целовавший девчонок, может смыслить в любовных делах?..
«Однако, как я слышал, – продолжает его напарник, – всего строже Прекраснейшая поступает со жрицами, вздумавшими отказываться от служения. Если девушка убегает из храма, Богиня отмеривает тысячу дней. А потом шлет вслед беглянке Безымянную Смерть…»
«Что значит… Безымянную?» – спрашивает молодой венн. Дышать становится все тяжелей, по лицу стекает вонючий пот, перемешанный с грязью. Он знает, что рано или поздно их откопают. Не потому, что сжалятся над засыпанными. Здесь слишком хорошая жила, ее не захотят потерять.
«А то и значит, что Безымянную. Парень, который мне все это рассказывал, говорил, их всего-то две до сих пор и сбежало. Обе, понятное дело, тут же нашли себе покровителей. Богатых и знатных… Еще бы – такая– то красота! Ну и что ты думаешь? На тысячный день первой кто-то разорвал горло, так что девка захлебнулась в крови. А у второй дом сгорел, тоже на тысячный день, и она вместе с ним. Люди слышали, оба вельможи всячески разыскивали тех, кто мог сотворить этакое злодейство, но никого не поймали. Даже следов не нашлось. А ты спрашиваешь.»
«Скверные дела творятся именем этой Богини… – сипит Серый Пес. – Я бы Ей молиться не стал…»
«Ты глуп и ничего не соображаешь, – сердится халисунец. – молятся не только из любви, но и из страха!»
Тут он опять прав. В пору Великой Тьмы среди веннов тоже нашлись такие, кто начал славить Морану Смерть, надеясь вымолить снисхождение. Иные даже называли ее Матерью Великой и Наказующей. Только Тьма-то рассеялась не ради их поклонения. Ее развеяли те, кто с молотом и мечом следовал по пути Светлых Богов…
Парень, которого еще нескоро назовут Волкодавом, попрежнему не желает спорить с напарником. В темноте перед глазами дрожат и расплываются радужные круги. если завал скоро не разберут, Та, Которую они тут поминали, явится за ним и на вожделенный миг завладеет его душой. Все так, но жертвовать и молиться из страха его не заставят. И пусть Боги, коим любезна человеческая боязнь, наказывают его как им заблагорассудится. Не будет он ни перед кем ползать на брюхе только потому, что тот, другой, могуществен и силен…
Халисунец говорит и говорит, а потом перестает рассказывать и только плачет. Калека всхлипывает и бранит Серого Пса на все корки, потому что венн больше не отвечает ему и на ощупь никак не получается распознать, дышит он или нет…
Их все-таки откопают. Живыми. Пройдет время, и Серый Пес познакомится с настоящим аррантом из Аррантиады. И тот, вольнодумный столичный учитель, выслушает легенду о страшном храме с прекрасными жрицами и осмеет дремучего варвара. Прекраснейшая, скажет он, совсем не строга. Во всех смыслах. И никого не наказывает. Ну разве что наградит мимолетной благосклонностью кого-то другого. И все. И храмы Ее стоят не в таинственном далеком лесу, а в хороших людных местах, и там всегда веселье и праздник. И никому нужды нет опасаться ни за мужественность, ни за женственность, а совсем даже наоборот. Ибо Прекраснейшая учит тысяче способов отражать ликование духа в радостях плоти. Вот чему она учит. Счастливому дарению жизни. А вовсе не отнятию священного дара, что, напротив, есть ужасный грех перед ликом Ее…
Так говорит светлокудрый аррант, сидя верхом на бревне рудничного ворота, что вращает за них обоих злой и выносливый венн. Время от времени арранта в три погибели скручивает кашель. Тогда бывший учитель прижимает руки к груди и сердито отворачивается, потом пытается отскрести с бороды кровь.
«А ты дарил когда-нибудь жизнь?» – однажды спросил его Серый Пес.
«Любовь – дарил, – ответил аррант. И добавил с усмешкой: – Ведь каждый раз, дурень, боялся, кабы чего не случилось. Ребенка то есть… А теперь как подумаю, что там, может, дочка или сын уже бегает, так на душе и потеплеет. Все-таки… продолжение…»
С того дня повелись в доме ювелира УЛОЙХО довольно странные посиделки. Каждый день приходили гости, и мастер, что было совсем не в его обычае, откладывал инструменты и покидал верстачок. Приходил Кей– Сонмор, приходил и его почтенный отец, сопровождаемый молчаливым Икташем. Впервые придя, Икташ кивнул Волкодаву, как старый знакомец, и после весь вечер не отходил от Вионы. Сонмор с усмешкой спросил Волкодава, прошла ли его болезнь ('Какая болезнь?..» – испугался Улойхо).
Что же касается Луты, то он привел с собой Рейтамиру, которой стал явно благоволить, и она целый вечер пела, радуя гостей и хозяев.
В другой раз пришел Эврих. Он действительно на редкость занятно рассказывал о Мономатане, где побывал восемнадцатилетним. К тому же выяснилось, что в те времена он выучился говорить на родном языке Вионы и не все еще успел позабыть. Сообща они даже решили, что он вполне мог случайно видеть ее, когда странствовал по лесным рекам на лодке. Она, правда, совсем не помнила светлокожего чужестранца. Он тем более не помнил голубоглазую голенькую малышку, но кого это волновало?.. Главное, что за разговорами и угощением незаметно минула еще одна ночь, прежде такая страшная для Вионы. Под утро с Эвриха взяли священное слово прийти опять.
Но, конечно, чаще в дом заглядывали люди, о которых Волкодав не знал совсем ничего. Он отлично видел, что его колючий, напряженный, ищущий взгляд был им неприятен. Ну что тут поделаешь?.. Волкодав предпочел бы отбиваться от десяти переулочных головорезов, чем от одного убийцы, воспитанного почитателями Смерти. Человек, для которого страха гибели просто не существует, – самый опасный противник. Он не защищается и не бережет свою жизнь. Он думает только о том, как бы убить. И почем знать, под какой личиной он явится?.. Старого знакомца, много раз у тебя в доме дневавшего и ночевавшего? Любимого, проверенного слуги? Молодой рабыни, как будто случайно купленной на торгу?..
Волкодав не впервые сталкивался с чтившими Морану Смерть. И вполне отдавал себе отчет, что не постиг даже и доли всех их уловок. Просто не дано этого человеку, чей народ привык называть смерть Незваной Гостьей. А вовсе не Вездесущей или Желанной… Как, к примеру, распознать отравителя, если он сам рад отведать собственный яд. только чтобы лишить тебя бдительности?..
Когда-то венн себя спрашивал, почему и за что недолюбливают телохранителей. Вроде добрым делом занят охранник, жизнь хозяйскую бережет, а всем неприятен… Наверное, решил Волкодав, вот за эту самую вечную подозрительность. Велика радость каждый день видеть подле себя такого хмуро-настороженного, точно большой взъерошенный пес?.. И как с тем псом, не поговоришь с ним, не погладишь. Заворчит, зубы оскалит. Не мешай, дескать, службу нести…
– Я смотрю, тебе спокойней, когда ты сам гостей выбираешь, – сказал мастер УЛОЙХО. Венн ответил:
– Пусть будет так, как спокойней для госпожи. Вдвоем они все-таки учинили Вионе подробный расспрос. Поначалу молодая женщина залилась горькими слезами и не хотела ни о чем говорить. Потом расплакалась еще горше и созналась, что в самом деле ждет гибели. Скорой, неотвратимой и страшной. Она упала на колени перед мужем и просила прощения за то, что так рано покидает его. УЛОЙХО поднял ее на ноги и сам
