— Похоже, однако, что Утгард и вправду отсюда недалеко. Вагн велел высматривать гору с остроконечной вершиной. Он говорил, там виден кусок каменной ограды, которой великаны обнесли когда-то весь мир!
Хельги однажды спросил Оттара, что сделает конунг, если Вагн не появится. Оттар удивился: Вагн говорил о поездке как о деле решённом, и Вагн не из тех, кого могло бы остановить известие о замыслах Ракни…
— Мало кто зовет меня трусом, но у меня и то ёкало сердце, пока мы сюда добирались. А Вагн шёл первым и не знал, найдёт ли что-нибудь, кроме холодного моря. Вот если бы удалось побеседовать с ним перед сражением!..
Как ни хотелось конунгу скорее найти становище Вагна, для поисков нужна была по крайней мере ясная погода. Однако небо не спешило очищаться от туч, и немудрено — совсем неподалеку кипел прославленный котёл, в котором Эгир варил морские ненастья. Серая мгла ползла по воде, и бухту окутывал густой плотный туман. Временами он скрывал даже корабль, стоявший у берега на якорях. Неторопливо кружившееся солнце просачивалось наземь каким-то прощальным скорбным мерцанием, озаряя исполинские чертоги, воздвигнутые в облаках… Посреди лета тлели нескончаемые осенние сумерки, и никто не мог взять в толк, за что же Вагн Мореход хвалил эту страну.
Хельги с детства не любил вечеров, наводивших его на мысль о прощании. Он завидовал Оттару, который сохранил и смешливый нрав, и привычку окатываться холодной водой. Ручей, протекавший возле палатки, брал начало из ледника, и после умывания в нём ветер с мелким дождём казался почти ласковым. Может, в том и было всё дело: не унывает от холода знающий, что бывает куда холодней…
Однажды Хельги показалось, что его рубашка стала очень уж грязной и заскорузлой от пота. Он неумело принялся за стирку и вспомнил, что дома это всегда делала мать, и ловко же у неё получалось!.. Он вдруг увидел её идущей к нему по каменистому берегу: вот она садится на выброшенную морем корягу, и можно обнять её, уткнуться в мягкие колени лицом… Так часто бывало, когда он маленьким закидывал прутик-удочку с прибрежных камней, а мать приходила спросить, велик ли улов и не пора ли ставить на угли сковороду…
Отгар спугнул видение, сказав:
— А что, отец, может, в этих местах совсем и не бывает добрых деньков?
Тот нестоящий викинг, кто не носит на кончике языка множества весёлых и насмешливых слов. Мореходы частенько забавлялись, подначивая друг дружку; однако на всем корабле только Оттар решался трогать вождя.
— Бывают! — отрезал Ракни угрюмо. — Вагн утверждал, что бывают!
— Я полагаю, — продолжал Оттар невозмутимо, — он говорил также, будто в ясную погоду здесь очень красиво…
Ракни понял наконец, что приёмный сын нарочно его поддразнивал.
— Ну вот что, — распорядился он по-прежнему хмуро. — Раз тебе не сидится, сходи на охоту. Если я съем ещё одного баклана, у меня у самого вырастут перья!
До тех пор он никому не позволял далеко отлучаться
Оттар вооружился луком и копьём, позвал двоих крепких парней и ушёл. Хельги огорчённо смотрел ему вслед: вот и опять не придется похвастаться сноровкой и доказать, что с него может быть толк… пятнадцати зим от роду разве поймешь, что о тебе позаботились, удержали вдали от опасности, стерегущей за ближним холмом!
Охотники вернулись достаточно быстро. Друзья Оттара волокли подстреленного оленя, а сам он нёс на плече двух лебедей.
— Смотри, какие красавцы! — показал он их конунгу. — Тор свидетель, они и не думали улетать.
Олень, по его словам, тоже вёл себя словно ручной: подпустил их вплотную и с любопытством смотрел, как в него целились из лука. Олень был невелик ростом, поменьше тех, на которых ездили финны, но крепок и очень пушист. Ракни нагнулся над ним, долго рассматривал уши и рога, не нашёл никаких меток и сказал:
— Это дикий олень. Значит, люди вправду тут не живут.
Он велел отрезать рогатую голову зверя и принести с корабля деревянных Богов, без которых ни один разумный человек не пускается в путь. Викинги собрались вокруг разведённого костра, а Ракни принялся греть священные изваяния и мазать их жиром из распоротого оленьего брюха:
— Я одолел неблизкий путь, чтобы ублажить тебя, Один, местью за родича. Не годится тебе, одноглазый, останавливать меня перед порогом судьбы!
Морской конунг то ли испрашивал милости у Отца Богов, то ли угрожал. Если бы Один вдруг появился здесь, у костра, в развевающемся синем плаще, с копьем Гунгнир в руке и с воронами, каркающими на плечах, Ракни навряд ли опустил бы глаза…
По фиорду плыли белые и голубые льдины — течение и ветер тащили их в открытое море. Оттар ловко поймал багром одну из них, близко подошедшую к берегу. Голову оленя положили на эту льдину, и Ракни, подумав, добавил к ней лебедя, того, что был покрупнее. Могучие крылья птицы почти касались воды…
Отлив подхватил льдину, и скоро она уже плыла в сторону моря, кружась и постепенно пропадая в тумане. Хельги показалось, будто она двигалась чуть-чуть быстрее других. Он сразу понял, что это был знак. Вот только не у кого было спросить, хороший или плохой!
На другое утро — и это действительно было утро — он проснулся оттого, что Оттар встряхнул его за плечо:
— Ветер переменился, вставай!
Хельги босиком выскочил из палатки, на ходу поддёргивая штаны. Тучи разорвались над фиордом, и видна была огромная гора, вонзавшаяся в синеву белым ослепительным рогом. Грудь горы покрывал панцирь разноцветных скал, сизых, чёрных, красноватых. Пятнами проступала зелень. Меж скалами начинались осыпи, простиравшиеся до подножия, как плащ.
