Хельги поднял руки, но пальцы не гнулись. Оттар содрал с него полушубок. Сам он был уже голый, белый с синими губами и какой-то по-особому гладкий, точно сделанный из подтаявшего снега. Хельги, наверное, выглядел не лучше. Оттар сунул ему в руки увесистый камень:
— Беги! В гору беги!..
Хельги выронил камень и попытался сесть. Жестокая оплеуха заставила выпрямиться, но ненадолго. Холод добивал его, холод, в который просто нельзя было поверить. Холод по имени Модсогнир — Высасывающий силы. Хельги не понимал, что такое гора.
Оттар заставил его снова взять камень и вытянул по спине поясным ремнём, на котором ещё болтался обрывок верёвки:
— Бегом, говорю, ты, рожденный в мусорной куче!.. Серебряные бляшки ранили кожу, но крови не было. Сперва Хельги едва тащил ноги, однако удары и ругань сыпались беспощадно, и он зашагал уверенней, потом побежал. К концу подъёма он начал соображать, что происходило. Он сказал Оттару:
— Хватит меня пороть, теперь я не упаду. Вниз они спускались наперегонки. У воды повернули и снова побежали наверх, каждый со своим камнем. Вот когда Хельги почувствовал в спине и плечах саднящую боль, провел ладонью и увидел на руке красные капли!.. Тело оживало, всю кожу кололи изнутри маленькие иголки.
Они взбежали на косогор ещё два или три раза и к ним подоспел Карк. Он тяжело дышал, но Хельги сразу понял, за что Оттар называл его самым ловким, Карк даже не растерял птичьих яиц из шапки, висевшей на шее. А в глазах вольноотпущенника стояли, кажется, слезы. Этот с радостью вспорол бы себе живот, только чтобы Оттар мог обогреть руки!
— Костёр разложи, — велел ему викинг. — Побольше!..
Карк бросился складывать плавник. Его спальный мешок остался сухим; Оттар не пожелал греться один, и пришлось сделать из мешка одеяло. В него закутались оба, и Карк постарался, конечно, чтобы Оттару достался самый тёплый и пушистый кусок.
Одежда сохла отчаянно долго, и камни пригодились ещё не раз. Карк хотел раздеться, но Оттар ему не позволил:
— Не легче замерзать втроём, чем вдвоём. Карк испёк собранные яйца и всё предлагал их Оттару, но на еду никого не тянуло. Наконец Оттар и Хельги влезли в горячие, пропахшие дымом полушубки и немедленно повалились спать прямо на камнях. Не было сил дойти до близкого уже дома и постучать в дверь. Или хоть удивиться, почему никто не вышел спросить, что случилось и отчего столько шума на берегу.
22. Не мстят рабам и собакам
Хельги не знал, сколько они спали. Долго, наверное. Может, пол суток, а может, и больше. Он проснулся с ощущением тревоги, и точно, Оттар осторожно сжимал его руку:
— Медведи…
Хельги сразу вспомнил, что накануне у них остался на всех один лук и два копья. Незачем спрашивать, отчего Оттар не спешил на охоту.
Он медленно приподнял голову, высовываясь из-за валуна. Сначала ничего не было видно, но вскоре звери появились из-за дома и принялись играть около заросшей стены, обложенной землёй и камнями. Ветер дул с их стороны, и они не чуяли людей.
Это была медведица с двумя сыновьями. Три кома желтоватого меха перекатывались друг через друга, беззлобно ворча. Наверное, низкое бледное солнце казалось им по-летнему жарким. Хельги содрогнулся при мысли, как бы Хозяева Льдов не надумали ещё искупаться: тогда боя не миновать. Медвежата баловались по-детски, но их возня была игрой юных чудовищ.
— Странно… — проговорил Оттар некоторое время спустя. — Вагн рассказывал, не так они ведут себя возле жилья!
— А может, это оборотни? — спросил вдруг Карк. — Может, это их дом?..
Оттар молча сжал губы, а Хельги нашарил у шеи свой серебряный молоточек и крепко стиснул в кулаке.
Наконец медведица подняла голову, понюхала воздух и, коротко рявкнув, повела детей прочь от берега, в глубь страны. Должно быть, ветер доставил ей оттуда какую-то добрую весть.
— Мудро ты поступил, Карк, что не стал жарить уток, — сказал Оттар, выпрямляясь во весь рост и выходя из-за валуна. — Запах жареного они слышат удивительно далеко, и по ветру, и против.
Оказывается, Карк поймал двух гаг, пока они спали.
— Я выщиплю у них пух, — сказал он со счастливой улыбкой. — Ты говорил, тебе скоро понадобится…
Оттар покачал головой.
— Пух с убитой гаги — мёртвый пух, и в нём толку немного. Мне нужен живой, от гнезда, из которого вышли птенцы. Он счастливее, да и теплее. Я сам его соберу.
Карк понурился и отошёл, огорчённый. Опять он не сумел угодить.
Когда доедали печёные яйца, Оттар спросил его:
— А где верёвка, из-за которой я свалился вчера? Я не отказался бы посмотреть, отчего она порвалась. Карк ответил:
— Я сжёг её. Мне подумалось, она заслуживала казни.
Дверь дома оказалась сколочена из крепких корабельных скамей. Твёрдое дерево хранило следы огромных когтей, но видно было, что жадный зверь так с ним и не справился. Оттар рассмотрел в щель, что дверь держала изнутри тяжёлая поперечина. Её могла отворить только человеческая рука.
И трудно сказать почему, но был у этой двери такой вид, словно она не поворачивалась в петлях уже
