губам — тихо, мол, потом!
— Ну, сдается мне, это добрый знак, что Антеро тебя в пути повстречал да на сокровище свое напоследок полюбовался, должно оно ему сил да смысла прибавить, — раз-думчивомолвил Йорма. — А знак тот, — он опять ухмыльнулся в окладистую бороду, — это верно. По осени как-то, лет пять назад, взбрело ему в голову знак тот на гранитной стене высечь. Мой отец тогда еще жив был, говорил, пусть, мол, будет чему противостоять тому камню поганому — мимо него ведь шли, коли с севера?
Йорма помолчал, потом, видя недоумение Мирко по поводу такого своего спокойного поведения, пояснил:
— Ты небось дивишься, парень, что это я за голову не хватаюсь, не выспрашиваю всего, не вою в голос, как собака, у которой кутят отняли да потопили? А вот почему. Посуди сам, хоть ты и молод, да и тебе, Ахти, послушать не грех. Вот мне пятьдесят пять весен ныне минуло. Что я сделать успел? Отца, Тойво, ни разу не прогневил, спокойно, легко старик отошел — раз; с женой тридцать зим прожили, ни разу того не было, чтобы повздорили — два. Так, Кюлликки, дочь Ристо?
Она в ответ по-девичьи бойко посмотрела на мужа и молвила уверенно:
— Правда, Йорма. Ты веди речь дальше, не останавливайся. Я после тебя скажу, если надо будет.
— Вот, — продолжал рассуждать Йорма, и борода его победно топорщилась, будто сама по себе была разумной и гордилась правотой своего владельца. — Братьев у меня двое, сестер трое — со всеми в мире живу, на одно поле всем родом выходим, все по чести. Детей боги дали четверых — первые трое все девки. Однако всех замуж отдал за добрых людей. А напоследок и сын родился. Плохо ли? Ты скажешь, что ж хорошего, раз сын из дома незнамо куда ушел, да только из-за того, что в игрушке глупой ему что-то там привиделось? Привиделось, нет ли, о том я судить не могу: сам, честно скажу, ничего не видел, кроме знака этого одного. Зато Тойво, отец мой, видел, Хилка видела — нешто все трое врать сговорились? Ну, ушел. Эка невидаль, и раньше такое было, и впредь будет. Молодому, ему всего хочется, он думает, ему по силам небо к земле притянуть, башню до звезд выстроить, и не понимает, что если сам Укко, хозяин небесный, за такое возьмется, и то не преуспеет. Потом все на круги своя вернется, а сейчас что горевать? Антеро — парень с головой, такой не пропадет. Кто в сердце топей с дедом Тойво да с дедом Арво бывал, того ни чаща четская, ни холодный север не съедят…
«Оно как же», — думал в ответ Мирко. Ему сразу припомнилось, как хотел было Антеро уйти в ночь от него, Мирко, да понял, что не сможет, — а попадись кто посильнее? И еще припомнились три стрелы из леса, примчавшиеся неведомо откуда. Хорошо, что предназначены они были оборотневой свите, а ну как случилось бы наоборот? Да, за эти дни дорога прибавила Мирко столько мудрости, сколько не могли дать, как бы ни старались, ни дядя, ни кудесник.
— А коли съедят? — спросил Мирко. — Я ведь про то говорил, да и Антеро знал: неладно в Мякищах ныне живут, смутно.
— А где оно ладно? — Йорма хитро сощурил левый глаз. — Здесь, что ли? Где нас за чудиков каждый не в глаза, так за глаза почитает? Знаешь небось. А все из-за чего — смешно сказать! За то, что болота уважаем, ходить там не боимся! Прежде такого не было, это ныне все за серебром потянулись: берут от земли, сколь могут, лес валят почем зря. Севера опасаются, а на все другие стороны так развернулись, только держи. И все на торг да купцам заезжим. А то, что Сааримяки всегда лесом да болотом жили, то и позабыли… Да не об этом я. Антеро все одно дома бы не усидел — в тоске бы утонул. Ты вот сам зачем на юг подался? Кому хошь можешь сочинять, будто коней продавать поехал. Что тебе в Мякищах с тамошнего серебра? Гривны ковать? А далее что? Девкам дарить? Гривны купцы и без тебя привезут, а девкам не только это надобно — не маленький, знаешь. А потому пошел, что испытать себя задумал, место свое найти. Вот и Антеро туда ж. В нашем роду чудики всегда были, выходит, и Антро не выродок, а самый что ни на есть наследник.
Говорил Йорма сейчас так, как и дядя Неупокой, хотя и другими словами, и к Мирко от его речей вернулся душевный покой. Он ждал трудного разговора, недоверчивых взглядов, стенаний матери, а вышло так, что не ему пришлось утешать несчастных родителей непутевого чада, а наоборот, его, одинокого, уставшего путника ждала здесь нежданная поддержка. Ахти так и замер слушая: слова Йормы Суолайнена были ему сейчас медом после принятого всерьез решения через год уйти вместе с Хилкой — может, и не за Антеро вовсе. А для Мирко эти два разговора, с Хилкой и Йорма, были самым трудным порогом. Сходки он не боялся: решение, принятое большаками, не могло ничем ему угрожать. Что до Суолайненов, им теперь бояться тоже было нечего: если на счет благополучного путешествия Антеро у мякши были большие сомнения, то старшего Суолайнена ни Моровая Дева не покорит, ни злой Хийси. Здесь можно было бы и закончить беседу, но Мирко должен был, коли взялся, распутать все до последнего узелка, чтобы уйти из деревни с легким сердцем, не оставив по себе дурной памяти.
— А как же сказывают, — тут Мирко пристально посмотрел на Ахти, — будто Антеро из дома втихую ушел, не простившись?
— Брешут! — засмеялся громко бородатый Йорма. — Кто тебе такое наплел, а?
— Да, случились тут, — уклончиво отвечал Мирко. Ахти только плечами пожал: дескать, мне то же сказали, за что купил, за то продаю.
— Брешут, — отсмеявшись, повторил Йорма. — Он еще весной и нас упредил, и весь род. Иное дело, что некоторые никак в толк взять не могли, зачем ему на север непременно понадобилось. Только большак наш, дед Рейо, так сказал: пусть идет, а чтобы хоть на лен да на обмолот в те края поспеть, нужно ему как раз после общинной уборки уходить. А перед сходом, так Рейо Лахтинен сказывал, я сам оправдаюсь, тем более что общинное поле вместе с Антеро уберут. А так все честь честью, длинным языкам не больно верь, мне лучше знать. Так, жена?
— Так, Йорма, — подтвердила Кюлликки.
— Что же, благодарствуй, Йорма Тойвович, за то, что мне, чужаку, поверил да еще смуту с души прочь изгнал. Одно еще хочу знать: точно ли он со всеми как следует простился, не забыл ли, не обидел ли кого. Я про…
— Знаю, — вздохнул Йорма. — Это про Хилку ты. Тут я Антеро не судья. Одно могу сказать: сватов к Суолайненам мы не слали, дитя Хилка от Антеро под сердцем не носит. А дальше что станется: забудет его Хилка или вернется за ней сын — не скажу, не знаю.
— Я теперь скажу, — взяла, наконец, слово мать. Голос ее звучал молодо, по-девичьи. — Раньше у нас как было: росла девушка, учили ее всему, кормили, присматривали. Может, и не шибко строго — под замком-то всяко не держали, погулять можно было. И гуляли. Только как пора подходила, сказывали: за того замуж пойдешь, кого назначат, никто и не спрашивал, чего да кого девице самой надо. Конечно, горя дочке тоже никто не хотел. Если любый ее роду годился, все по-людски делалось. А бывало, что и не сходилось. Меня вот никто не спрашивал, хочу я за Йорму идти нет ли. Я тогда вообще ни за кого не хотела, боялась жизни. Зато ныне счастлива. Теперь то же, только перевернули все с ног на голову. Честь родовую строго блюдут — напоказ. Хочет девица на гулянье пойти — изволь. Приходит домой под утро — ее корят: зачем с тем да с тем гуляла, негодная. Нешто не знают, зачем молодые на гулянья ходят? А ежели незамужняя непраздной ходит? Раньше бы носа не воротили, да и женихи бы нашлись. Да что ходить далеко — у Нежданы, матери Хилки, почитай, то же случилось. Теперь иное: каждый хает, а более всего тот, от кого чадо. То ж с замужеством: не о молодых думают — о приданном да о выводном. Как такое случилось, когда — никто не понимает. А люди уж изменились, не вернешь. Вот и Хилке с Антеро не повезло. Здесь бы им вместе быть не дали. А стали бы таиться — того хуже бы вышло, сходом дело бы закончили, и ни Рейо Лахтинен не выручил бы, ни колдун, ни кудесник. Да и Хилка девушка не простая: сегодня кваса жбан в дорогу Антеро принесет, назавтра скажет, уходи, мол, не заскучаю. Это все известно, у молодых так должно быть. А вот в колодец зачем сигать, это мне непонятно: одно допускаю — дома с отчимом или с матерью крепко повздорила. Мы-то ее с того утра и не видели, не пускают ее к нам. Ты, Мирко Вилкович, правильно сделал, что ей первой все рассказал. И в том, что Антеро пока без нее ушел, беды не вижу. Если по сердцу они друг другу, две недели пути им помехой не станут.
Кюлликки остановилась, а потом продолжила:
— Меня другое заботит: Йорма тут храбрится, что сход ему не указ. Ой ли, муж мой дорогой! Со всем селом вздорить — добра не будет. Ахти умен оказался, как чуял, не стал своими руками чужой стыд укрывать, пусть и не совсем чужой, а дядин. Только сход иначе порешит. Скажут: опять надо за Антеро охотников снарядить. И тебя, Мирко, на сход позовут, ответ держать. И что тебе там говорить, правду ли,
