увлечь тебя по-настоящему. Может быть, оно и возникало когда-нибудь в твоей жизни, это «настоящее», но ты не разглядела его или решила оставить «на потом». А результатом стало твое ощущение потерянности, неспособности сделать что-нибудь для себя и других.
Но ведь и никто из взрослых, кто был рядом с ней, не сказал:
— Истинная причина твоего конфликта с самой собой, Женя, это то, что в один прекрасный день (это был тот памятный день твоего рождения, когда ты встретила во дворе школьного товарища) ты вдруг осознала в себе сильный недостаток новых эмоций. Тебе захотелось просто оживить свои отношения с окружающими, но, получив такую эмоциональную встряску, ты не смогла вовремя остановиться и причинила сильную боль тем, кто тебя действительно давно и по-настоящему любил.
Никому из толпы не пришло в голову остановиться и сказать:
— Сознание собственной вины, которое настает в тебе с каждым днем, привело к тому, что ты стала считать, будто тебя теперь не за что любить. А это очень страшная мысль, Женя. Очень страшная, если не сказать, губительная мысль! Тот, кто считает, что любить его не за что, неизбежно станет отдаляться от окружающих и все сильнее замыкаться в своей скорлупе. Уж очень непросто сойти с наезженной колеи: перестать сравнивать себя с другими, начать интересоваться просто окружающими людьми и четко представлять себе собственные достоинства. А ведь только тем, кто отважился это сделать, гарантированы интересные знакомства и увлекательные, не похожие одни на другие дни.
Ни один человек не попробовал объяснить, что:
— Проблема твоя в том, что в силу юности и неопытности ты спутала два понятия: быть одинокой и страдать от одиночества. Поверь, Женечка, одно необязательно влечет за собой другое. Ведь нередко люди, напротив, испытывают немалые мучения от того, что находятся в большом коллективе или имеют слишком много контактов. У тебя нет сейчас главного, Женя: сознания наполненности собственной жизни. Нужно иметь дело — да что там! — даже просто увлечение! Коллекционирование заварочных чайников, вышивание архангельских петухов, рисование «черных квадратов», составление кроссвордов, наконец, любое, что бы грело тебя и увлекало! Лишь бы была радость от этой наполненности.
Но никто не сказал ей этого, и она бродила по Москве до позднего вечера, ежась от холодного ветра и колючих брызг дождя, который время от времени сыпался с неба. Бродила, бродила и бродила, пока усталость не привела ее в метро. По крайней мере, здесь не было ветра. И были люди.
Со стороны это была довольно мирная картина. Алексей и Лиза сидели друг напротив друга в большой комнате своей квартиры, за накрытым к ужину столом. По настоянию Лизы, они всегда ужинали в комнате. Это придавало простой процедуре приема пищи немного торжественный оттенок. По мнению Алексея, их ежевечерней трапезе не хватало домашности — слишком хрустела накрахмаленная скатерть, слишком массивными казались мельхиоровые приборы, слишком бесшумно появлялась и исчезала Зина с очередным соусником или салатницей в руках.
Сегодняшний ужин ничем не отличался от остальных. Но так казалось только на первый взгляд. При втором взгляде становилось ясно, что оба сотрапезника еще не притронулись к тому, что лежало на тарелках.
Лиза пристально смотрела на молодого человека и прятала тревогу за напускной улыбкой, как только встречалась с ним глазами.
— Что же ты не ешь? — наконец решилась она прервать молчание. — Тебе нужно очень хорошо питаться, дорогой мой. Ты еще растешь. Да-да, не улыбайся: давно известно, что человеческий организм растет и после двадцати пяти лет.
— Ты все еще продолжаешь видеть во мне ребенка?
— Нет, — ответила она после паузы, которую прервала глубоким вздохом. — Я давно уже не вижу в тебе ребенка, Алеша. И это мне… грустно сознавать. Хотя я понимаю, конечно, что никто из нас не властен над временем… В последние годы, глядя на себя в зеркало, я понимаю это особенно ясно — то, до какой степени мы над ним не властны. Ты не женщина, слава Богу, и хотя бы поэтому тебе меня не понять…
Она нервно повела шеей, отгоняя от себя гнетущие мысли и, снова улыбнувшись ему, положила к себе на тарелку чуть-чуть салата и щедрую порцию зелени.
— Мне кажется, ты преувеличиваешь, — заметил Алексей, тоже приступая к ужину.
— Вот именно, что тебе это только кажется, дорогой мой…
Несколько минут в комнате стояла тишина. Слышался только стук столовых приборов и звук льющейся в бокалы воды.
— Ты очень задумчив сегодня.
— Да. Просто я хотел с тобой поговорить. Давно хотел.
— Ты уверен, что сейчас самый подходящий для этого момент?
— Не совсем.
— Тогда перенесем этот разговор. Мы можем, например, поговорить за кофе.
— Как хочешь.
— Да, конечно. Пусть будет как я хочу. Ты же знаешь — то, чего хочу я, лучше и для тебя. Так всегда было и будет, дорогой мой, можешь в этом не сомневаться.
Алексей со звоном бросил нож, вилку и отодвинул от себя тарелку. Его лицо залила нервная бледность.
— Лиза! Когда это кончится? — резко спросил он.
— Что именно? — голос ее дрогнул.
— Все это. Вот эта твоя уверенность, что ты лучше меня знаешь, что мне нужно, чего я хочу, что для меня лучше? Я устал, Лиза. Устал от твоей опеки. Пожалуйста, прошу тебя, дай мне право жить самостоятельно. Не контролируй каждый мой шаг. Не принимай за меня решений. Я прошу тебя. Собственно говоря, это и есть то, о чем я хотел с тобой поговорить.
— Алеша, Алеша! Что ты говоришь?! Мне кажется, ты достаточно самостоятелен!
— Вот именно — тебе кажется. Ты всегда принимала за абсолют только свои ощущения! Но что же делать, когда мне, лично мне, что-то «кажется» по-другому?! В частности, мне кажется, Лиза, что нам пора четко определить уровни нашего влияния. Где заканчивается твой и начинается мой. И наоборот.
— Постой, — сказала она, и горло ей что-то сдавило, — постой, Алеша! Что ты имеешь в виду? Неужели эту девку, которая была здесь утром? Которую я вышвырнула вон, а она после этого разбила твою машину? Это из-за этой проститутки весь сыр-бор? Да?! Боже мой, боже мой, что с тобой, Алеша! Из-за какой-то пьяной бабы, которую ты подобрал на вокзале…
— Вовсе нет, речь не о ней. Хотя, ну да, почему бы нет, и о ней тоже! Девчонке некуда было идти. Ты всю жизнь, впрочем, как и я, прожила в сытости, Лиза. Ты не знаешь, что это такое — когда некуда идти. И я тоже не знаю. А она, эта девочка, уже хлебнула достаточно. А ты вышвырнула ее, как котенка. Это непростительно, в конце концов. Надо быть людьми — когда-то ты сама меня этому учила.
— Дорогой, ты просто не понимаешь, чего на самом деле стоят такие вот шалавы! Да выдавить из таких чистых мальчиков, как ты, слезу и сочувствие, а потом вытрясти как можно больше денег — это же у них профессиональное мастерство! Их этому с детства обучают… в каких-нибудь притонах! Ты молод, ты совсем не знаешь женщин, Алеша. Поверь мне, я лучше понимаю, что тебе нужно…
— Опять!
— Мальчик мой…
— Я давно уже не мальчик. И чем раньше ты это поймешь, тем будет лучше для нас обоих.
Он поднялся из-за стола и покинул комнату. С минуту Лиза смотрела не мигая, на захлопнувшуюся за молодым человеком дверь. А потом, прижав к губам салфетку, глухо зарыдала, согнувшись над тарелкой, на которой так и остался лежать нетронутый салат.
Они были одни на свете — Лиза и Алеша, брат и сестра Давлетшины, наследники одной из первых в Москве сети туристических бюро. Их родители погибли в автомобильной катастрофе, случившейся на Волоколамском шоссе в самом начале нового, тысяча девятьсот девяностого года. Когда помощник Давлетшина-старшего принес Лизе эту ужасную новость, она как раз оправлялась от первого и последнего любовного разочарования. Месяц назад молодая женщина развелась с мужем и вновь переехала жить в большую родительскую квартиру.
