Роджер Желязны
Создания света и тьмы
Чипу Дилэни – просто так.
Со времени предков приходят, уходят
ряды поколений, строителей зданий,
но места им в них не находится.
Кто же расскажет мне правду:
что сделали с ними?
А я Имхотепа и Хардедефа выслушивал часто
И речи их были у всех на устах.
Где они, где те речи?
Обрушились стены,
жилищ их не стало,
как будто и не было вовсе.
Оттуда никто не приходит обратно,
чтоб просто нам всем рассказать
где они, как они.
И чтоб успокоить нам сердце и разум,
покуда за ними не выйдем мы следом.
Так радуйтесь, не предаваясь печали!
Признайте, увы, не дано человеку
забрать с собой то, чем владел он.
Поймите, никто, никогда не вернется обратно.
И – Ханое является, держа Волшебную палочку в одной руке, и стакан – в другой; а толпа Чудовищ следует за ним: головы их – звериные лики. С факелами в руках, крича разнузданно и буйно, они – входят...
Нам ковали одежду из стали,
Наше тело – огненный горн,
Наши лица – закрытые печи,
Наше сердце – голодный дракон.
ПРЕЛЮДИЯ В ДОМЕ МЕРТВЫХ
Человек идет в канун своего Тысячелетия по Дому Мертвых. Если бы вы могли окинуть взглядом громадное помещение, через которое он проходит, то не увидели бы ничего. Слишком темно, чтобы видеть. Назовем его пока просто «человек». По двум причинам.
Во-первых, он соответствует обычному и широко распространенному описанию немодифицированного человеческого существа мужского пола: прямохождение, противостоящие большие пальцы и другие типичные характеристики просто человека, и, во-вторых, потому, что у него отобрали имя.
Для иных подробностей пока что нет оснований. В правой руке у человека – посох его Хозяина, и этот посох влечет его сквозь тьму. Он неумолим. Он ведет человека и жжет ему пальцы, если тот отклоняется от предписанного пути.
Достигнув определенного места, человек поднимается на семь ступеней, ведущих к каменному возвышению, и трижды ударяет по нему посохом.
И тогда загорается свет – тусклый и оранжевый, протискивающийся в самые дальние углы. Обрисовываются стены громадного пустого зала.
Человек переворачивает посох и ввинчивает его в отверстие в камне.
Окажись вы сейчас в этом зале, вы бы услышали звук, словно от вьющихся вокруг вас крылатых насекомых – удаляющийся, возвращающийся...
Но лишь человек слышит его. Там присутствуют не меньше двух тысяч других людей, но все они мертвы.
Они поднимаются из прозрачных прямоугольников, открывающихся в полу, поднимаются не дыша, не мигая, они покоятся на невидимых катафалках в двух футах над полом, и одежды их и кожа – всех цветов, и тела их – всех времен. У некоторых крылья, у других хвосты, у кого-то рога или длинные когти. У некоторых есть все это, в иных встроены детали машин, в других – нет. Многие выглядят так же, как человек.
На человеке желтые короткие брюки и рубашка-безрукавка того же цвета. Пояс и плащ у него черные. Он стоит возле мерцающего посоха своего хозяина и разглядывает мертвых перед собой.
– Вставайте! – взывает он. – Вставайте все!
И слова его смешиваются с жужжанием, разлитым в воздухе, но не замирают как эхо, а повторяются снова и снова.
Воздух наполняется звуками и вибрирует. Слышатся стоны, скрипенье ломких суставов.
Шуршание, пощелкивание, шелест; они садятся, затем встают.
Затем звуки и движение прекращаются, и мертвые стоят как незажженные свечи у своих открытых могил.
Человек спускается со ступеней и мгновение стоит перед ними.
– Следуйте за мной! – говорит он и идет обратно тем же путем, каким пришел, оставив посох Хозяина посреди оранжевых сумерек.
Он подходит к высокой женщине-самоубийце с золотистой кожей; он пристально всматривается в ее невидящие глаза и говорит: – Ты знаешь меня? – и оранжевые губы, мертвые и сухие, движутся, они шепчут: – Нет, – но он продолжает всматриваться и спрашивать: – Ты знала меня? – и его слова гудят в воздухе, пока она снова не отвечает «нет»; и тогда человек отходит.
Он спрашивает еще двоих: древнего старика с часами, встроенными в левое запястье, и черного карлика с рогами, копытами и козлиным хвостом. Но оба отвечают «нет» и безмолвно идут за ним из этого громадного зала в следующий, где под камнем лежат другие и, сами не зная того, ждут, когда он призовет их в канун своего Тысячелетия.
Человек ведет их – ведет мертвых, которых поднял и которым повелел двигаться, и те следуют за ним. За ним – через галереи и залы, по широким прямым лестницам и по винтовым – узким, по переходам и
