— А мне захотелось осмотреть еще наружные провода, — спокойно отозвался Картер. — Скажите, кстати, у вас есть на дворе собака?
— Как же, как же, есть. Мы все считали Фидо за превосходного сторожа и думали, что на него можно положиться, тем более, что на последней собачьей выставке он получил первую медаль, а он оказался хуже всякой овцы. Теперь вышло приказание от барина — посадить его на цепь, все равно толку от него никакого.
— А может быть, и он… — щелкнул себя по воротнику Картер.
— Ну, ну, — шутливо погрозил пальцем мажордом. — Серьезно-то говоря, мистер, мы и сами не понимаем, что сделалось с Фидо, он был очень чуткой собакой, его дрессировали специально на человека, все соседи его боялись, даже мальчишки уж на что сорви-головы, а и те не осмеливались воровать фрукты в саду.
— Вероятно, грабитель заранее подружился с собакой.
— Об этом нечего и думать, мистер, — твердо произнес старик. — С нашим Фидо не сговоришься. Уж на что я здесь свой человек, а и то остерегался этой собаки. Он повинуется только мистеру Армульду и больше никому. Сама хозяйка его побаивается. Вообще, из всех дам он подружился только с одной этой проклятой итальянкой.
— С маркизой Джиолитта? — сохраняя спокойствие, спросил Картер.
— С ней самой, — кивнул головой мажордом. — Она знает какое-то слово, не иначе. Стоило ей показаться, как Фидо, бывало, завиляет хвостом и к ней. Правда, она частенько бывала у нас в доме, но ведь у нас бывают и другие дамы, которые знакомы с миссис по несколько лет, однако, собака их к себе не подпускала. Между нами говоря, мистер, — наклонился старик к уху сыщика, — пожалуй, один мой приятель, который говорил, что все дело в запахе, прав, а от маркизы всегда несло как из парфюмерного магазина.
— Весьма возможно. Не давала ли она ему карамелек? Собаки ведь очень любят сладости.
— А уж этого не знаю. Видел только, что собака так и увивается за итальянкой. Однако, до свидания, я спешу с поручением.
На этом разговор прекратился. Мажордом нанял стоявший поблизости кэб и уехал, а Картер медленно зашагал дальше, анализируя все виденное и слышанное. Так он дошел до следующей ближайшей виллы Эдкомб.
В общем, здесь он сделал те же открытия, что и у Армульдов, с той лишь разницей, что мажордом на этой вилле был угрюм и далеко не словоохотлив.
Электрические провода и здесь оказались перерезанными и скрепленными на время, но шли в дом с крыши. Хозяин виллы имел собаку Каро, отличавшуюся свирепостью и тем не менее прозевавшую воров в роковую ночь. Любовь маркизы Джиолитта к архитектуре заставила ее и здесь предпринять перестройку, но уже иного сорта: она убедила мистера Эдкомба выстроить на крыше маленькую башенку, которая, по ее словам, сильно украсила бы общий вид здания. Особенно интересным было то обстоятельство, что в роковую ночь маркиза ночевала в доме Эдкомбов, среди ночи она вдруг закричала, что кто-то лезет к ней в спальню и настаивала на обыске всей виллы. При этом-то и обнаружилось, что несгораемый шкаф вскрыт подобранным ключом, и все содержимое из него похищено.
На вилле Огдена Свифта дело шло снова о погребе, и собака своим молчанием в роковую ночь также навлекла на себя немилость хозяина. Ее привязанность к маркизе удивляла и здесь всех, знавших злобу Цезаря.
Наконец в четвертой и последней вилле повторилась старая песня: маркиза, архитектурное искусство, страшный пес и его любовь к Джиолитта…
«Так я и думал, — соображал сыщик, все еще под маской монтера сидя в плохоньком ресторане за ужином. — Во всех четырех семействах маркиза была своим человеком. Уверен, что если бы я порасспросил в остальных ограбленных домах, то и там повторилось бы то же самое. Но для меня довольно и того, что я узнал. Прежде всего, я знаю, что маркиза устраивалась таким образом, чтобы иметь возможность незамеченной никем заняться проводами. Для этого она всюду проявляла свою любовь к архитектуре. Конечно, каждый чувствовал себя польщенным таким вниманием к его дому итальянской аристократки и охотно соглашался на небольшие переделки по ее фантазии. Это разрешение давало ей возможность незаметно перерезать провода, вновь непрочно соединять их между собой до поры до времени и в нужный момент отсоединить. Понятна мне и ее дружба с собаками. Карамель я подвергну химическому анализу, так как уверен, что в ней находится наркотическое средство, погружавшее собаку в сон».
Окончив ужин, Картер отправился к знакомому химику, подтвердившему предположения Ника.
Теперь все грабежи, поставившие в тупик чикагскую полицию, были совершенно ясны для сыщика. Если бы он не знал порядка, каким ведутся расследования в полицейских управлениях, то поразился бы, что сыщики до него не раскрыли такого несложного и, в сущности говоря, далеко не таинственного дела.
Но Картер знал этот «порядок», и не только не изумлялся, но даже ни разу не пожал плечами. Он знал, что, получив сведения о новом происшествии, расследование его полиция поручала очередному сыщику, который вел расследование тайно от всех других, никого не посвящая в ход своей работы, чтобы «обработать» дело одному и ни с кем не делиться плодами успеха…
Ник был уверен, что над объяснением загадочных грабежей работает не одна дюжина сыщиков, но ни одному из всего этого количества не пришло в голову начать поиски с последних краж, где особенно ярко выступила ненормальная неисправность сигнальных аппаратов. Никому не пришла в голову мысль справиться о причине такой «измены» на фабрике аппаратов и идти по готовому следу. Понятно, что при подобном «толчении воды в ступе» результаты не могли быть особенно блестящими.
— Интересно знать, — усмехнулся Картер, — что предпримут эти ловкие сыщики после последнего случая — ограбления Сундерлина? Этот случай произвел ведь сенсацию.
Вечерний выпуск газет дал ему ответ на вопрос и ответ этот сильно поразил Ника.
Чуть ли не во всех газетах сообщалось, что рано утром из виллы мистера Сундерлин было сообщено по телефону в редакции газет о краже приблизительно на сто тысяч долларов. В полицейское управление, напротив, не было сделано никакого заявления. Когда, несмотря на это, на виллу были откомандированы чиновники, то их, просто-напросто не впустили, заявив, что потерпевшие полностью отказываются от каких бы то ни было услуг полиции.
— Ну уж если это не странность, то я не знаю, как еще и назвать такое поведение, — проворчал Картер, откладывая газеты в сторону. — Люди кричат «караул», сообщают о краже у них чуть ли не целого состояния на всех перекрестках и в то же время захлопывают дверь перед носом тех, кто явился, по- возможности, исправить зло. Мало того, этим людям открыто заявляют, что не только не верят в успех их стараний, но не хотят, вообще, и видеть их у себя. С точки зрения закона в этом поступке, конечно, нет ничего преступного, хотя, сознаюсь, по-моему, такая семейка заслуживает быть помещенной либо в сумасшедший дом, либо в паноптикум. Но у нас, в свободной Америке, никого нельзя заставить преследовать преступников, нанесших только материальный ущерб, и любой гражданин может не открыть дверей полиции. Все это так, — продолжал разбираться в догадках Картер, — но чем объяснить подобный образ действий? Вначале люди торопятся, прибегают к помощи телефона, чтобы сообщение о краже попало в утренние газеты, а явившейся полиции очень прозрачно намекают, что она может убираться подобру- поздорову ко всем чертям. Неужели этих Сундерлинов нисколько не прельщает возможность вернуть похищенные сокровища? Или они пригласили уже частных сыщиков и поэтому отказываются от услуг официальных? Интересно, как смотрит на всю эту историю инспектор здешней полиции? Если он не совсем уж дурак, то ему представляется возможность сделать ловкий ход, отнеся всю историю с ограблением к области сказок. Тогда, конечно, Сундерлины захотят доказать реальность факта и из перепалки, которая, неминуемо возгорится, господин инспектор может выудить очень ценные новости, которые дадут ему общую картину происшествия.
Вначале Картер хотел заявиться к чикагскому инспектору полиции, но теперь решил не делать этого: не имело никакого смысла предлагать свои услуги тогда, когда их, может быть, совершенно не желали. В конце концов и самого-то Ника эти чикагские грабежи интересовали постольку, поскольку он видел в них связь с нью-йоркскими «гастролерами».
— В том, что эта маркиза Джиолитта опаснейшая преступница, — размышлял Картер, — я теперь
