Звездное затмение

опочили эпохи ночи
и ранняя одухотворенность света
затеплила тоску
тогда еще текучую
и она плакала

твоя смерть все еще сверкает
твердая фиалка

*** (Окаменевший ангел…)

Окаменевший ангел
еще забрызганный воспоминанием
о прежней Вселенной
без времени
блуждая по женскому отделению
в сиянии янтаря
запертая посещением голоса
издревле не надкусив яблока
напевая на утренней заре
от истины

а другие от горя причесывают волосы
и плачут
когда вороны снаружи
распускают свою черноту к полуночи

*** (Перед моим окном…)

Перед моим окном
в песке камень — мох — блеклая листва
и нитка с которой птица скорби
клювом за ночь
все новые и новые иероглифы срывает
на зеркале черная трещина предательства

Как будет читаться эта Орестейя
столькими погибшими отцами и матерями писанная
столькими сыновьями кровавой виной обремененная
в тлении?

С телом когда оно пишет в песке
говорит рука и
гладит мне спину
ознобом

Минута творения в глазах Баал-Шема

Посреди века год поднимается
беглец, в воздух — рысак без наглазников —
волоча цепь своих дней, воспламененных неистовством,
огненными ладонями молясь там где
землемерша война еще оставила место
для бредового преодоления границы.

Ибо на Гималаях страданий
исходят кровью на зеленых лугах детских грез
победители вместе с побежденными чтобы
будущие утра и вечера не забыли
своего цвета в великой смертной битве.

И когда при луне благословляющей корни
моргая в дыму очага старуха колдует над кофе
из желудовых гиблых скорлупок
гора открывает свою пещеру
для Святого, который подобрав полы своей мантии
должен воткнуть несколько звезд в шляпу
во мраке прежде чем от молитвы гонимых
чьи тела возлежат от подножия до неба
сможет окрылить тоской по родине —

И год скрюченный болью и
в давно исчисленной геометрии
Дымясь на кометном хвосте