перед тем он хотел прогнать из сада этого мальчугана, не сделавшего ему решительно никакого зла? Они, старые упрямцы, мучат друг друга, да еще и детей заставляют страдать! Ведь это же жестоко!..
Вон как они, бедняжки, притаились тут, говорят чуть не шепотом… А вокруг-то как все светло, как радостно! Все говорит о мире, о милости, о любви… Старик почувствовал, что глаза его затуманились слезами. Он провел рукой по глазам… Через минуту он решительно двинулся с места, обошел куст, осторожно ступая по мягкой траве, и вдруг совершенно неожиданно очутился перед детьми.
Боря, при виде такого грозного явления, вскочил со скамейки и с испугом посмотрел на старика. Его личико за минуту такое оживленное вытянулось и побледнело.
– А-а! Вот тут кто! Борис Федорович изволил пожаловать… – заговорил Карганов, как-то странно, загадочно поглядывая на Борю и на дочь.
Ниночка бросилась к нему и схватила его за руку.
– Он, папочка, не сам пришел, – я позвала его… – начала она скороговоркой.
– Нет, я сам пришел, Николай Петрович!.. Я пришел… потому что… – смутившись, забормотал Боря.
– Почему? – переспросил старик, пытливо взглянув на него и склонив на бок голову.
– Потому что мне было скучно без Ниночки… – промолвил Боря. – Отец запретил мне ходить к вам…
– А ты его не послушался и все-таки пришел! – заметил Карганов.
– Папочка! Милый!.. Да, право же, я звала его… я сама хотела, чтобы он ходил к нам… Папочка, послушай! – приставала Нина, теребя изо всех сил отца за рукав и тем как бы стараясь убедить его в невиновности своего друга.
– Иди сюда! – сказал старик, обратясь к Боре. Мальчик слегка вздрогнул, поднял голову и взглянул на Карганова, крутя поясок, и в смущении не зная, что ему делать. Он побаивался старика и в то же время ему казалось опасно раздражать его своим неповиновением. Он нерешительно сделал шаг вперед и остановился.
Старик, наконец, сам подошел к Боре, взял его за руку, наклонился и крепко поцеловал его. Тут уж оба, – Нина и ее маленький друг, – пришли в недоумение… Боря, прямо сказать, ожидал, что сердитый старик, застав его у себя в саду, задаст ему изрядную встрепку. Нина не думала, чтобы отец как-нибудь обидел Борю, но была почти уверена, что «папаша рассердится» и с бранью прогонит Борю из сада… И – вдруг!.. Что ж это такое? Что же случилось?..
Старик ласково смотрел на мальчика, тихо гладил его по голове и говорил:
– Ты не бойся, дружок! Я тебя не гоню… Гуляй у нас, сколько хочешь! Ильяшевский сад ведь велик… Слава Богу, всем нам места хватит… Передай от меня отцу поклон! Зови его к нам… Скажи, что мы с ним что-то уж давно не видались… Скажешь?
– Скажу, Николай Петрович! – ответил Боря. А Нина той порой, веселая, сияющая, шаловливо прижималась к руке отца своею разгоревшеюся щекой…
– А ты, мадмуазель-стрекозель, смотри же, – не отпускай гостя без обеда! – сказал ей старик. – Ужо веди его в дом… А пока гуляйте!..
Карганов круто повернулся, провел украдкой рукой по глазам и, глубоко растроганный, пошел к дому. Он был доволен собой.
Вечером Борю встретили строгим допросом.
– Где изволил, сударь мой, пропадать о сю пору? – заворчал на него отец. – Небойсь, опять с деревенскими ребятишками пропадал… по деревьям лазил? Уж сломаешь ты себе шею!..
– Нет, папаша! Сегодня я не был в деревне. Я был в Ильяшеве, там и обедал… – весело промолвил Боря, встряхивая своими растрепанными волосами.
– В Ильяшеве? Да как ты смел?.. – напустился на него отец. – Тебе что сказано? Чтоб ты к Каргановым носу не показывал! А ты еще вздумал обедать у них!.. У-у-у, повеса! Бесстыдник!.. Каргановы нас бранят, поносят всячески, делают нам неприятности, а ты сам лезешь к ним… Ведь ты уж не маленький, – балбес! Как тебе не совестно?..
– Они, папаша, нас никак не бранят… напротив, папочка, – они… Ниночка и Николай Петрович… – защищался Боря.
– Молчи, глупый, если ничего не понимаешь! – крикнул на него отец, размахивая трубкой. – Следовало бы тебя увести в кабинет, да там хорошенько… Этакая упрямая дрянь!.. Места ему мало гулять! Непременно ему надо в Ильяшево!.. Нет, голубчик, я уж до тебя доберусь! Перестанешь ты своевольничать!..
– Я зашел в сад, встретил там Ниночку… – говорил мальчуган, не слушая отцовских «прочувствованных» слов – угроз и брани. – Потом пришел Николай Петрович… позвал меня обедать… просил передать тебе поклон…
– Поклон? – переспросил Федор Васильевич, откидываясь на спинку кресла и пуская густой клуб дыма.
– Да! – кивая головой, отвечал Боря. – Просил звать тебя к ним… в Ильяшево!
– Гм! – промычал Вихорев, перекладывая ногу на ногу и усиленно покачивая ногой.
– Он говорит: «мы с ним уж давно не видались»… это – с тобой-то, папа! – пояснил Боря. – Говорит, чтобы я приходил к Ниночке, когда хочу… Поцеловал меня!
– Поцеловал? – как эхо, повторил старик.
– Да! И такой он – ласковый… – рассказывал Боря. – Ниночке сказал, чтобы она без обеда меня не отпускала… За обедом все угощал меня… Звал – Боренькой.
– Гм!.. Ну, что ж он еще говорил? – хмурясь и сопя над трубкой, спросил Вихорев.
– Много он говорил… – продолжал мальчуган. – Два раза положил мне вафель со сливками… и варенья, да так много-много…
– Гм! – мычал Вихорев.
И чувствовал старый упрямец, что от простого, безыскусственного рассказа дитяти словно теплым, нежным ветерком повеяло на него, – и хотя он не забыл о Кривой Балке, но уже не мог вызвать в своем сердце прежней злобы к старому другу. Карганов «поцеловал» Борю, «обласкал», послал с ним ему привет, звал к себе… И Вихореву казалось, что как будто его самого поцеловал и обласкал его старый друг…
Впрочем, Вихорев весь тот вечер хмурился, ворчал на прислугу «за дело и не за дело», ворчал на Борю, звал его «упрямым, своевольным, негодным мальчишкой», поминал о «кабинете» и о том, что бы, по его мнению, следовало там сделать с Борей, – и хмурый ушел спать.
Злые чувства, как злые демоны, раз завладев человеком, не вдруг оставляют его…
V
Через два дня после описанных происшествий в полуденное время в Ильяшеве произошло событие.
В главной аллее, по направлению к дому, показался Боря, а за ним старческой походкой тащился Федор Васильевич Вихорев. Карганов в то время, заложив руки за спину, расхаживал по веранде, а Ниночка на нижней ступени веранды сидела со своей работой. Увидав гостей, она бросила работу и побежала навстречу Вихоревым. Карганов остановился и издали кивал головой. А Ниночка взяла старика Вихорева под руку и, как любезная хозяйка, повела его к веранде.
– А вы уже давно, Федор Васильевич, не бывали у нас! – говорила она, умильно заглядывая старику в глаза.
– Да, милая! Давненько… – отозвался тот, расправляя чубуком свои седые, нависшие усы. – А ты выросла, Ниночка… Право, совсем большая стала… девица хоть куда!
– Ведь вы полгода меня не видали! Еще бы не вырасти!.. – сказала она и затем, оставив старика, побежала с Борей в сад.
Старики, молча, пожали руки друг другу и опустились в кресла, стоявшие рядом посреди веранды. Карганов, молча, подал гостю только что набитую трубку; тот взял ее, а свою отставил в сторону. Затем Карганов подал ему огня; Вихорев закурил и кивнул хозяину головой.
– Трубка мира! – с улыбкой заметил Карганов.
– Гм! Н-да! – промычал Вихорев, окружая себя синеватыми облаками дыма.
– Старые дураки мы… вот что! – немного погодя, проговорил Карганов.
– Именно! – своим обычным, отрывистым тоном подтвердил Вихорев.
Старики в молчании несколько мгновений курили трубки.
